— Сомневаюсь, что нас здесь найдут: от переезда им придется идти по путям. Надо вернуться на милю назад и устроить в лесу засаду с каждой стороны путей, — сказал Брюс.

— Эти арабы не поедут за нами, босс. Они получили женщин и целый бар спиртного. Генерал Мозес приведет их в чувство только через два-три дня.

— Возможно, ты и прав, Раффи, но рисковать нельзя. Устроим засаду, а потом подумаем, как вернуться домой.

Внезапно его обожгла мысль: алмазы остались у Мартина Бусье. В Элизабетвиле будут очень недовольны.

И тотчас же он почувствовал отвращение к самому себе. Алмазы не самое ценное из того, что оставили в Порт-Реприве.

Андрэ де Сурье держал каску у груди, словно шляпу на похоронах. Прохладный ветер ласково обдувал его темные, влажные от пота волосы. Слух притупился от удара снаряда, который отрезал платформу от поезда, но он слышал, как заплакал ребенок и как успокаивающе заворковала с ним мама. Он посмотрел на удаляющийся поезд, увидел огромную фигуру Раффи рядом с Брюсом Керри на крыше второго вагона.

— Они нам уже не помогут, — тихо сказал Бусье. — Они не в состоянии ничего сделать. — Он поднял руку и отсалютовал удаляющемуся поезду. — Держись, ma ch`ere [9] , — сказал он жене, — держись.

Она прижалась к нему.

Андрэ уронил каску, которая с лязгом ударилась о металлическую платформу, дрожащими руками вытер пот с лица и медленно повернул голову в сторону приближающегося поселка.

— Я не хочу умирать, — прошептал он. — Не так, не сейчас, прошу, не надо.

Один из солдат мрачно рассмеялся и шагнул к пулемету. Оттолкнув Андрэ, он стал стрелять в крошечные фигурки, заполонившие станцию.

— Нет! — вскрикнул Андрэ. — Не надо их провоцировать. Нас убьют, если…

— Нас все равно убьют, — рассмеялся солдат и опустошил обойму за одну длинную отчаянную очередь.

Андрэ хотел было оттащить бойца от пулемета, но решимости не хватило. Руки повисли бессильными плетьми, губы задрожали, и наконец страх вырвался наружу.

— Нет! — заорал де Сурье. — Умоляю, не надо. О Боже, пощади! Спаси меня, Господи, прошу тебя! Боже мой…

Спотыкаясь, он подбежал к борту и вцепился в него. Платформа замедляла ход, приближаясь к перрону. К ним уже бежали люди с винтовками — чернокожие в грязной рваной форме, лающие, как гончие… Исказившиеся от восторга лица, розовые кричащие рты…

Андрэ прыгнул и, ударившись о пыльный бетонный перрон, чуть не задохнулся. Встав на колени и прижимая руки к животу, он попытался закричать. Прикладом винтовки его ударили между лопаток, и он упал. Над ним кто-то сказал по-французски:

— Он белый, оставь его генералу. Не убивать!

И снова его ударили прикладом, теперь уже по голове. Он лежал в пыли, оглушенный, чувствуя кровь во рту, и смотрел, как остальных выволакивают с платформы.

Чернокожих солдат без всяких церемоний застрелили прямо на перроне. Потом туземцы, смеясь, соревновались, кто быстрее воткнет штык в труп. Дети погибли быстро: их вырвали из рук матерей и, схватив за ноги, размозжили им головы о стальной борт платформы.

Старый Бусье попытался дать отпор солдатам, стаскивавшим одежду с его жены, и был заколот штыком сзади. Он упал на перрон, и ему дважды прострелили голову.

Через несколько минут подоспели офицеры, утихомирили бойцов. К этому времени в живых остались только Андрэ и четыре женщины.

Андрэ лежал там, где упал, с ужасом глядя на то, как с женщин срывали одежду. Навалившись по одному на каждую руку и ногу, солдаты растянули их на перроне, словно телят, приготовленных к клеймению, улюлюкая при виде извивающихся обнаженных тел, ссорясь из-за очередности, отталкивая друг друга, расстегивая ремни на форме, заляпанной свежей кровью…

В толпу вошли двое: судя по начальственному виду и лентам на груди — офицеры. Один из них выстрелил в воздух, требуя внимания, и оба заговорили. Речи вскоре возымели действие: женщин подняли и потащили к гостинице.

Один из офицеров подошел к Андрэ и, наклонившись, поднял его за волосы.

— Добро пожаловать, mon ami [10] . Генерал будет очень рад тебя видеть. Жаль, что твои белые друзья нас покинули, но ведь один лучше, чем никого.

Де Сурье взглянул ему в лицо. Офицер с внезапной яростью плюнул ему в глаза и крикнул:

— Несите его! Генерал с ним потом поговорит.

Андрэ привязали к одной из колонн у входа в гостиницу. Через окна террасы видно было, что делают с женщинами в вестибюле, но он не стал смотреть — он и так все слышал. К полудню крики перешли в рыдания, а во второй половине дня стихли, но очередь шуфта не иссякала. Некоторые бойцы становились в нее по три-четыре раза. Все уже напились в дым. У одного парня в одной руке была бутылка ликера «Парфе-амур», а в другой — виски «Харперс». Каждый раз, снова пристраиваясь в хвост очереди, он останавливался перед Андрэ.