— Вам известна магия маи, и вы совершенно не имеете представления о магии драу. Они намного сильнее вас. Учитывая то, сколько Дейрдре прожила, и мощь, которую она накопила… Возможности ее магии практически безграничны.

— Если так, тогда почему она до сих пор не схватила ваших братьев?

Куин снова усмехнулся. Она быстро соображает.

— Наверное, по той же самой причине, почему ей потребовалось три века, чтобы захватить меня в плен.

— Что за причина?

— Мы с ней бились не на жизнь, а на смерть.

Маркейл улыбнулась, и Куин затаил дыхание. Ему вообще нельзя смотреть на нее. В ней столько душевной и телесной чистоты, что он не мог поверить — неужели она сейчас здесь, сидит рядом с ним?

Куину расхотелось говорить о Дейрдре. Он коснулся косички, которая упала Маркейл на грудь.

— Зачем вы так заплетаете косы?

— Тот, кто владеет заклинанием, носит волосы, заплетенные подобным образом. Это обычай, которого в моей семье придерживаются с тех времен, когда римляне ушли из Британии.

Он оценил великолепие ее волос, волнами спадавших за спину и спускавшихся почти до бедер. Ему вдруг захотелось погрузить в них руки.

— Мне очень нравится, — сказал он.

— А ваш обруч? Это тоже дань обычаям предков?

— Именно. В нашем клане семья вождя всегда носила обруч. Животных, которые украсили наши с братьями обручи, нам выбрала мать.

Напряженно выпрямившись, Куин смотрел, как она проводит пальцем по волчьей голове на его обруче. Кровь быстрее помчалась по жилам. От случайного прикосновения к его груди Куина кинуло в жар.

— Красиво. Мне кажется, волк очень подходит вам.

— Вы уверены? Вам ведь ничего не известно обо мне.

Она пожала плечами, слегка придвинулась к нему, чтобы лучше рассмотреть обруч. Для него это было сплошной мукой — вдыхать ее запах, ощущать ее близость.

— Может, и так, — сказала Маркейл. — А может, и нет. Тем не менее мне известно, что волк красивое и умное создание. В вас тоже есть эти черты.

Куин схватился за хлеб, чтобы не сжать ее в объятиях. Он так давно не целовал женщину, что даже забыл, каково это. Но ему страшно хотелось узнать вкус ее губ, утонуть в исходившем от нее аромате солнца и дождя, кожей ощутить шелк ее волос, почувствовать, как ее обнаженное тело прижимается к нему.

Неожиданно Маркейл отодвинулась и опустила руки.

— А у ваших братьев? Какие у них животные на обручах?

Куин открыл рот и не выдавил ни звука. Пришлось сначала прочистить горло.

— У Фэллона — старшего брата — вепрь. У Лукана — грифон.

— Ваша мать выбрала сильных животных.

— Мои братья — сильные люди.

Маркейл наклонила голову набок, и косички свесились в ту же сторону.

— Вы хотите сказать, что животное, которое она подобрала для вас, вам не подошло?

— Подошло.

Куин отвернулся и потер подбородок. Ему всегда становилось не по себе, когда он начинал сравнивать себя с братьями.

— Не лгите.

Он метнул на нее взгляд.

— Почему вы так говорите?

— Это видно по вашим глазам, — тихо сказала она.

Куин не знал, что сказать. Надо было бы разозлиться на нее за такие слова, но, если говорить честно, она была права. Он сказал неправду.

Неожиданно Куин заметил, что она съела весь хлеб.

— Пить хотите? Я могу показать вам место, где можно напиться.

— Арран уже показал, спасибо.

Она широко зевнула и обхватила себя руками.

— Удалось хоть немного поспать в ту неделю, пока вы прятались от Данмора?

Она дернула плечом.

— Очень немного. Собственно, это одна из причин, почему он в конце концов сумел поймать меня.

— Чем же вы питались?

— Ела ягоды, которые могла перехватить на бегу.

Куин вложил ей в руку свой кусок хлеба.

— Ешьте. И не спорьте, Маркейл. Вам тут потребуется много сил.

— А вам?

— У меня внутри бог. Забыли?

Она вонзила зубы в хлеб.

— Расскажите мне про вашего бога.

Пока она ела, Куин мог говорить о чем угодно.

— Это Аподату, бог мести.

— Значит, это правда, что в вас и в ваших братьях живет один бог?

— Правда. Каждый бог выбирает самого сильного Воителя из любого рода, чтобы поселиться в нем.

Сглотнув, она кивнула.

— Что означает, что вы втроем самые сильные.

— Совершенно верно. Каждый из нас сам по себе очень силен, но когда мы втроем освобождаем бога и сражаемся, нам нет равных.