Еще в тот далекий день, впервые знакомясь с «делом» Саньки, Нурсеитов подумал, что заключенный намеренно умолчал о себе. Натолкнули воспитателей на эту мысль Санькины связи с гражданскими. К нему часто просились на свидание какие-то парни и женщины, они приносили передачи. Для замполита это послужило зацепкой. Он запретил Саньке передачи. Жердь не кричал, не требовал прав, только как-то пристальнее стал следить за воспитателем. Однажды без злобы сказал:

— Нечестно, начальник. Законность нарушаешь.

— Все правильно, Александр Поликарпович, — не без желчи ответил Нурсеитов. — Я еще родственниками твоими поинтересуюсь.

Жердь заметно растерялся.

Родственники действительно отыскались. В беседе с одним из парней, который пришел на свидание к Саньке, Нурсеитов узнал, что Жердь когда-то оставил жену. Было это давно, и где теперь эта женщина, парень не знал. Воспитатель заполучил ее самый неточный адрес.

Сначала переписка со всевозможными организациями и людьми. Накопилась папка писем, а одного, нужного, не было. И вот только теперь — эта почтовая карточка. Писала мать Санькиного ребенка.

Замполит вызвал осужденного в кабинет.

— Почему о семье молчал?

— Нет семьи.

— Врешь.

— Клянусь!

— У тебя есть жена и сын. Вот письмо.

— Как?! Какой сын? — Жердь привстал, откинул со лба челку. Губы начали белеть, на приспущенном веке заиграл нервный тик. — Да… Да… Обожди, начальник! Сын? Есть сын! Должен быть сын! — закричал он и по давнему воровскому обычаю саданул головой об стену.

После беседы с замполитом Жердь пришел в секцию, тяжело завалился на койку. Хотел уснуть, но до глубокой ночи не сомкнул глаз. Откуда-то, из нетронутых уголков памяти, всплыли самые что ни на есть затерявшиеся воспоминания. Больше всего донимала мысль о девчонке, которую он так долго опутывал и с которой даже немного жил. «А ведь ничего была, — размышлял он теперь. — Мог бы устроиться, как все. Обзавелся бы коровенкой, огородишком, детьми», — от этой мысли Жердь улыбнулся, представив себя этаким мужичком в сапогах и пропахшей стойлом одежде.

Мысль о детях отпугнула хозяйственные картинки. «А о чем она кричала, когда я уходил? — продолжал вспоминать Жердь. — Кажется, о ребенке. Да-а, дела! О сыне ведь она кричала!»

Санька выругался, перевернулся на другой бок. Хотел избавиться от мыслей, но они забивали башку.

На другой день в списке ученической бригады швейников была фамилия Саньки. А через месяц он самостоятельно работал за машинкой.

Трудно привыкал Жердь к работе. Нет-нет, да и вернется к старому. Воспитатель держал его на особом счету. Ни один поступок заключенного не оставался незамеченным. Доверять полностью Саньке пока не было оснований. И только когда случился пожар, Нурсеитов уверился: Санька Жердь ушел в прошлое.

В колонии случайно загорелся барак. Когда Нурсеитов прибежал в зону, пламя охватило крышу. Камышитовые стены, фейерверком рассыпая искры, грозились поджечь производственные мастерские. Люди преграждали путь огню.

Когда открыли ворота пожарной команде, Санька метнулся к горящему зданию. Но тушить уже было нечего. Пришлось спасать другие бараки.

Покачнулись и рассыпались в труху сгоревшие стены. В небо взметнулся огненный столб. Жердь не дрогнул, не отступил. Решительный и суровый, он остался на том месте, где впервые совершил добрый поступок.

Сгорел барак. Сгорели Санькины идеи и часть беспутной нелегкой жизни…

Прошло четыре года. Санька освободился условно-досрочно. Нурсеитов проводил его на вахту, подал паспорт.

— Я тебя проведу к остановке.

— Нет, начальник. Не надо. Я сам. Пешком через весь город…

И он пошел. Первый раз в жизни — к цели, с паспортом, не озираясь по сторонам.

Несколько слов о дальнейшей судьбе бывшего рецидивиста. Теперь Александр Поликарпович П. работает заведующим цехом одной из швейных мастерских. У него три сына и чуткая, заботливая жена. Бывший осужденный приезжал с ними к Нурсеитову в гости.