Четверо мужчин и пять девушек ударной группы были готовы, стояли на краю неразличимо узкой щели между паркетом кабинета Арчибальда и палубой крейсера. Ширина щели – несколько квантов и одновременно неизвестно сколько тысяч километров и, возможно, десятки, а то и сотни веков. Никто из здесь присутствующих, кроме Сильвии, не выходил за пределы замковых стен хотя бы на те несколько километров, что аггрианка проезжала с Антоном и Шульгиным верхом или на «Виллисе». А там, в окружающих Замок лесах и прериях, был какой угодно год кайнозойской эры, скорее всего – эпохи голоцена [20] . Возможно, вообще до заселения Америки прямоходящими гоминоидами. Очень удобное, кстати, место и время для размещения форзейлианской базы. Никто опаснее гризли к стенам Замка не подойдёт. Правда, нашлись в последнее годы мыслящие существа, наловчившиеся, вроде блох, запрыгивать и туда, где их присутствие совершенно неуместно.

По кивку Уварова, стоявшего в короткой цепочке десантников первым, Сильвия что-то, по подсказке Арчибальда, переключила на большом настольном пульте.

Шаг – словно из-за кулис на сцену, в окружение фанерных декораций, под влиянием «волшебной силы искусства» преображающихся в реальность подлиннее настоящей. И вокруг уже только стальные переборки, рифлёный пол под ногами вместо ковров и навощённого паркета, спёртая сырая духота и вибрация корпуса от работающих турбин.

Уваров на секунду приостановился перед стальным трапом, крутым, почти отвесным, упирающимся в площадку с водонепроницаемой дверью. С левого края – крестообразная задрайка, выкрашенная суриком. Пол-оборота – и откроется.

А там – два десятка британских морпехов, специально сюда присланных, предупреждённых о возможности внезапного штурма оружейной комнаты, а точнее выражаясь – корабельного арсенала, крюйт-камеры в терминологии парусного ещё флота. В ней хранится личное оружие всего экипажа крейсера, положенное по штату, плюс средства огневой поддержки для высадки десантов, и масса самых разнообразных боеприпасов. Крейсер ведь автономная боевая машина, предназначенная решать самые разные задачи в любом конце света, от захвата чужих баз и обороны собственных до подавления мятежей туземного населения и организации таковых, если потребуется. И всё – в условиях полной невозможности пополнить запасы или затребовать средства усиления до возвращения в собственный порт.

Но пока «Гренвилл» не подвергся абордажу превосходящими силами с вражеского судна, попытаться захватить арсенал могут лишь несколько внезапно исчезнувших человек из числа завербованных бродяг. Их всего пятеро, если даже вообразить, что к ним присоединились недавние охранники, – максимум восемь. Ничего, кроме пистолетов, они на борт пронести не могли. И, значит, двадцать человек, хорошо вооружённых и подготовленных, в том числе и к бою внутри корабельных отсеков, справятся с террористами без малейших усилий. Пусть только осмелятся и попробуют появиться поблизости…

Очень хорошая (для его противников) мысль пришла в голову кэптэну Эвансу – не заморачиваться, разыскивая беглецов по всему кораблю, а поставить ловушку там, куда они непременно придут, если захотят учинить на борту серьёзные беспорядки. Если не захотят, предпочтут прятаться до берега по «крысиным норам», тем лучше. А морской пехоте всё равно где службу нести.

Но с точки зрения серьёзного специалиста решение предельно глупое, самоубийственное, пожалуй. Собрать в одном изолированном помещении, легко блокируемом извне и исключающем какую-либо возможность манёвра, практически всех боеспособных солдат, предоставив противнику инициативу и полную свободу маневра! Да, конечно, огневой перевес на стороне морпехов, но отчего бы не подумать, что в таких именно условиях может предпринять неприятель, какое нестандартное решение принять?

Остальные члены экипажа заняты своими, весьма конкретными и сложными матросскими и офицерскими делами, отвлечься от которых после сигнала боевой тревоги практически невозможно: ведут корабль, стоят у орудий, котлов и турбин, обеспечивают живучесть и непотопляемость, наблюдают за далёким горизонтом, а не за тем, что творится у них за спиной и под ногами. На это поставлены совсем другие люди.

А этих «других» – всего полсотни. Тридцать распределены по прочим предписанным уставом и приказом местам, от бака до юта и от киля до клотика, причём – всего по два-три человека, зато два полных отделения полного штата, во главе со своими сержантами. Да ещё и ротный командир вдруг решил, что должен находиться в самом угрожаемом и важном пункте, то есть здесь. Не там, откуда удобнее принимать решения и руководить, а там, где с врагом можно встретиться лицом к лицу. Как говаривал Козьма Прутков: «Усердие всё превозмогает. Порою и рассудок».

Каждый боец штурмовой группы держал перед внутренним взором картинку – план батарейной палубы, как и где расположился в её выгородках каждый из вражеских морпехов. Точнее – где кто находился минуту назад. Вряд ли за истекшее время дислокация могла сильно поменяться.

Уваров покачал руками с четырьмя гранатами, по две в каждой, поставленными «на удар», как бы примериваясь перед броском. Снова вдруг вспомнилась Варшава, дворец Бельведер, такие же гранаты… И что было потом [21] . За ним стал унтер Кузнецов, тоже с четырьмя «ФК». Басманов удовлетворил его просьбу. Остальные взяли на изготовку взведённые автоматы.

– Давай! – выдохнул Уваров.

Бекетов, имеющий привычку обращаться с судовыми дверями и запорами, изо всех сил толкнул запорный рычаг, потянул на себя дюймовое броневое полотнище. Дверь раскрылась на половину своего распаха, и в метровый просвет полетели все восемь гранат. Кидали не просто так, куда придётся – Уваров швырнул свои на всю глубину отсека, до самого заднего траверса палубы, с расчётом на рикошеты, а Егор – аккуратно, как сеятель зерно из лукошка, чтобы все легли веером, от борта к борту, но не дальше десятка метров от входа.