Шрифт:
— Ржавый штык не оружие, проще нож заточить.
Нина задумалась, а Таня, подойдя к полке, стала бережно ставить вещи на места.
— С ума можно сойти. А если это просто — вор? Обыкновенный вор. Как вы думаете, могло его что-нибудь привлечь?.. Нет, конечно. Воруют-то ценные вещи. А какие тут у нас ценности?
— Это как сказать, — Андрей задумался. — Патроны… Осколки… Их в лесу навалом… Убери руку, Танька! Что ты там шевелишь? Пуговицы… Значки… Стойте, бывают очень редкие значки!
— Правильно. Они у вас все на месте?
Обескураженный Андрей тронул пальцем кучку значков.
— Кто их знает. Мы же их не переписывали.
— И напрасно, — резко сказала Нина. — Я что вам говорила? Сделать полную опись всего, что хранится в музее. Никогда сразу не послушаетесь… Ну, пошли вниз. Андрей, возьми молоток, забьешь открытое окно гвоздем.
Опускаясь по лестнице на первый этаж и потом, стоя в вестибюле, она мучительно думала: ну откуда в деревне коллекционер значков? И почему это все началось так сразу, словно обвал с горы: приезд Виктора Петровича, вещи, найденные у танка, землянка, браконьеры, и вот, наконец, взлом музея…
Ей захотелось, чтобы Левашов вернулся как можно скорее.
Из коридора слышался стук — Андрей заколачивал молотком раму.
11
В лаборатории, где он работал, Александр Александрович Копейкин, для друзей — Саша, считался редким знатоком и умельцем. Если документ, поступивший в лабораторию для прочтения и выявления текста был признан безнадежным, его поручали Копейкину.
Тот начинал мудрить с объективами, пленками, освещением, многократно переснимал, проявлял, и на выцветшей серой бумаге неожиданно появлялись четкие буквы. Он колдовал над жалованной грамотой царя Федора или фрагментом монастырской летописи, проводя в лаборатории по трое суток, питаясь сушками и черным кофе, пока наконец небрежно не выносил на свет фотоотпечатки. Текст в них, словно по волшебству, был теперь ясным и понятным. Копейкину приносили древние, ветхие землистого цвета листы пергамента, испещренные одними черными точками и мазками. Увидев чудо превращения этих точек и мазков в строчки, в невидимые прежде рисунки, витиеватые буквицы, люди долго вертели фотокопии документов, не в силах вымолвить ни слова. И только потом какой-нибудь седобородый профессор, вчитавшись в восстановленный Копейкиным текст, хватался за голову или за сердце и восклицал: «Ах, боже мой, как же я не догадался, ведь это же утраченная статья из законов Мономаха!»
Да, магом и чародеем был Саша Копейкин…
Другим серьезным увлечением его были языки.
В год, когда десятилетний Саша Копейкин пришел во Дворец пионеров, чтобы начать там постигать тайны диафрагмы и экспозиции, он прочитал рассказ писателя Тихонова «Вамбери». Рассказ был про мальчишку, который с невиданной страстью изучал языки. Овладев персидским, Вамбери набрасывался на санскрит, одолев санскрит, брался за китайский. Немецкий, английский, французский — языки, которые, как известно, произошли от латинского, а значит, имеют между собой много общего, он раскусил, как орехи… Знание языков дало ему в дальнейшем возможность путешествовать: он прошел всю Южную Азию и даже побывал в Тибете, там, куда до него не ступала нога европейца…
Короче, прочитав этот рассказ, Саша, не изменяя любимой фотографии, занялся языками. К тому времени, когда он стал работать в лаборатории, Копейкин уже знал полдюжины европейских языков, два восточных, два из пестрых языков Полинезии и даже занимался одно время расшифровкой письма острова Пасхи — деревянных дощечек, исписанных никому не ведомыми знаками, среди которых есть даже значки, похожие на акул и осьминогов.
Вот к этому-то Саше Копейкину и направился, возвратившись в город, Виктор Петрович.
Самолет прилетел в шестнадцать ноль-ноль, Копейкин заканчивал работу в лаборатории в восемнадцать. В половине седьмого вечера Виктор Петрович, держа в одной руке сетку с купленным в Энске арбузом, а в другой Нинин портфель и завернутый в газету ствол, постучал носком ботинка в двери однокомнатной квартиры, где Саша Копейкин проживал с интеллигентной, всем на свете интересующейся, мамой-старушкой…
— Что, звонок не работает? — спросил, открывая дверь, Саша. — А — руки заняты! Это ты! Откуда?.. Ну, входи, входи…
— Привет! — сказал Виктор Петрович. — Держи подарок. Мама дома? Елизавета Васильевна, арбуз — вам.
— Мама, к нам гость, Виктор пришел! — сказал Копейкин. — Клади арбуз на стол, сейчас мы его попробуем… А это что такое? Водопроводная труба времен Анны Иоановны?
— Располагайтесь, располагайтесь… Саша, неужели ты не видишь, что это ружейный ствол. И кажется — карабин, — сказала Елизавета Васильевна. — Сейчас я поставлю чай…
— Угадали, — сказал Виктор Петрович. — Ствол. Начну все по порядку…
— Нет, нет, сперва, — сказал Копейкин, — арбуз.
— Давай нож!..
Виктор Петрович надрезал арбуз, и тот, опережая лезвие, с треском расселся, крякнув, развалился на две половины.
— Вот это да! — воскликнул Копейкин. — Алый со слезой. Умеешь выбирать! Мф! — добавил он, погружая щеки в холодноватую, искрящуюся кристалликами сахара мякоть. — Знаешь, Витя, о чем я буду жалеть без зубов, в старости? Что не есть мне арбузов…
— Сдаваться нам рано… — сказал Виктор Петрович. — Нам с тобой вдвоем нет шестидесяти. И уж во всяком случае сначала ты должен прочитать номер этого карабина… И вот это.