Перемены в Генет встряхнули Розину – я это ясно видел. Хема и Розина были союзниками, совместно пытались защитить Генет от хищников-парней. Но, на мой взгляд, они сами сводили на нет все свои усилия тем, что покупали ей одежду и украшения, делающие ее еще более привлекательной в глазах противоположного пола. От ухажеров отбоя не было, и это внимание очень нравилось Генет.

В тот день Генет велела передать, что с нами на такси не поедет и сама доберется до дома. Нам с Шивой оставалось пройти по нашему проезду ярдов пятьдесят, когда Генет выпорхнула из сверкающего черного «мерседеса».

Шива ушел, а я подождал Генет и вместе с ней вошел в дом.

– Мне не нравится, что Руди подвозит тебя до дома. «Не нравится» – это слишком мягко сказано. Роскошная

машина совершенно выводила меня из себя, кровь вскипала. У отца Руди в Аддис-Абебе была монополия на ванно-туалетные принадлежности. Во всей школе еще только у двух учеников имелись свои машины. Больше всего угнетало, что когда-то Руди был одним из лучших моих друзей.

– Ты говоришь совсем как моя мама.

– Руди – кронпринц туалетов. Он просто хочет с тобой переспать.

– А ты не хочешь?

– Я-то хочу. Но только с тобой. И я тебя люблю. Это совсем другое дело.

Может быть, я зря раскрыл свои карты. Легкомысленная дурочка обрела надо мною власть. Но ведь я верил, что она никакая не дурочка, что такая любовь и преданность с моей стороны подкупят ее.

– Так ты со мной переспишь? – спросила она.

– Конечно. Я мечтаю об этом каждую ночь. Только, Генет, надо подождать три года, и я женюсь на тебе. И тогда мы расстанемся с невинностью вот здесь. – Я показал страничку, вырванную из «Нейшнл Джиографик», на ней посреди девственно-чистого голубого озера ослепительно белел отель «Лейк». – Я хочу жениться в Индии, – сказал я. Мне уже мерещился я, жених, верхом на слоне – символе моей страсти и тоски (только слон подойдет, ну разве еще «боинг»). И красавица Генет рядом – в золотом сари, драгоценности сверкают, жасмин цветет… Я видел все в мельчайших подробностях. Я даже духи ей подобрал – Motiya Bela из цветков жасмина. – А это комната для молодоженов. – За громадной кроватью под балдахином виднелись распашные стеклянные двери, выходящие на озеро. – Обрати внимание на ванну на львиных лапах и на биде. – Туалетному кронпринцу будет не переплюнуть.

Генет тронуло, что я ношу странички с собой. Моя тигрица взглянула на меня с новым интересом.

– Мэрион, ты ведь серьезно насчет всего этого, правда? Я описал шелковые простыни на кровати, тонкий полог,

который можно задернуть днем и раскрыть ночью, двери на веранду по ночам тоже открываются…

– Я осыплю кровать лепестками роз, и раздену тебя, и покрою поцелуями каждый дюйм твоего тела, начиная с пальчиков на ногах…

Она застонала, прижала палец к моим губам, закатила глаза.

– Перестань, пока у меня в голове не помутилось. (Вздох.) Но послушай, Мэрион, а если я не хочу замуж? Зачем ждать? Я хочу лишиться невинности. Сейчас. А не через три года.

– А как же Хема? Как же твоя мама?

– Не они ведь лишат меня невинности, а ты.

– Это не… Взрыв смеха.

– Знаю, куда ты клонишь, глупенький. Что, если у меня не хватит духу, да? Бывает, очень хочется. У тебя, наверное, тоже так. Взять и сделать! Переступить черту, узнать, с чем это едят. (Вздох.) Если ты отказываешься, может, мне Шиву попросить? Или Руди?

– Только не туалетного принца. Что до Шивы… он ведь уже не девственник. Он переступил черту. И потом, мне казалось, ты меня любишь.

– Что? – Она в восторге хлопнула в ладоши и поискала глазами брата. – Шива? (Сейчас запрыгает от радости. А про свою любовь ко мне и не заикнулась. Стесняется, наверное.) Пусть расскажет поподробнее. Шива потерял невинность, говоришь? А ты-то, ты чего ждешь?

– Я жду тебя, и потом…

– Ой, прекрати. Книжная романтика. Ну просто девчонка, честное слово! Если хочешь прийти первым, поторопись, Мэрион.

Она говорила совершенно серьезно, без тени улыбки. Такой тон меня пугал.

– А то ведь есть и другие на примете. Твой друг Габи или туалетный принц, хотя у него изо рта несет сыром. – На этот раз она засмеялась, показывая, что шутит. Слава богу.

Однако насмешки, разговоры о других кандидатурах вывели меня из себя.

– Что с тобой происходит? – завопил я, глядя на целую стопку дамских модных журналов у нее в руках. Мне вспомнилась девочка, что усердно изучала каллиграфию и, после смерти Земуя, накинулась на книги, жадно глотая все, что ей давала Хема. – Ты была такая… серьезная.

Теперь в подругах у Генет ходили две сестры-армянки. Они втроем шлялись по магазинам, бывали в кино, старались подражать актрисам, чьи наряды и манеры считались образцом, заигрывали с парнями. Когда-то отметки у Генет были такие хорошие, что она перепрыгнула через класс. Но теперь она редко садилась за учебники, и оценки у нее стали посредственные.

– Что с тобой стряслось, Генет? Ты не хочешь стать доктором?

– Да, доктор, я хочу стать доктором, – пропела она, приближаясь ко мне. – Осмотрите меня, доктор. – Она расставила руки, портфель – в одной, журналы – в другой, и прижалась ко мне бедрами. – У меня болит вот тут, доктор.