Теперь он во Франции, и все опасности уже позади.

В 1.36 ночной портье услышал громкий, вроде как от взрыва, звук откуда-то с верхних этажей, до того отчетливый, что многие проживающие в отеле, неожиданно разбуженные этим шумом, сразу же бросились к телефонам в поисках разъяснений. Кое-кто выскочил и коридор. Портье помчался на третий этаж. Какая-то дама узнала его и в крайнем возбуждении крикнула:

— Сюда, сюда! Взрыв произошел в № 35!

Портье энергично застучал в дверь апартаментов и, не получив ответа, открыл ее универсальным ключом. В гостиной его ожидало ужасающее зрелище. Франческо Рубироза лежал на полу, как будто только что катапультировался с кресла рядом с письменным столом. В правой руке он все еще держал П-38, из которого, по-видимому, выстрелил себе в рот, скорее всего разрывной пулей, так как большая часть черепной коробки была снесена напрочь. Бесформенные кусочки мозга и раздробленных костей и текущая кровь пятнами выделялись на паласе цвета слоновой кости. Правый глаз был обезображен осколком пули. На письменном столе, на самом виду, лежало письмо, подписанное: Рубироза Франческо.

Все это бросилось ему в глаза в самый первый момент. Он тут же подбежал к двери, чтобы преградить путь в апартаменты слишком любопытным клиентам, почувствовавшим, что происходит что-то необычное:

— Прошу вас, мадам и мосье, будьте добры, разойдитесь по номерам. Один из наших клиентов только что застрелился. Я вызываю полицию.

При слове «полиция» все, как по волшебству, поспешили разойтись. «Везде одно и то же, — подумал портье. — Эти тоже не хотят лишних неприятностей и допросов». И он позвонил в Сюртэ.

В девять часов утра Брокар, наконец, отправился домой. Спустя три часа его предупредили по телефону, что жена несчастного Франческо Рубирозы будет в аэропорту «Шарль де Голль» в 14.30 рейсом из Рима.

Брокар встал с постели, побрился, подправил усы, слегка поодеколонился, надел элегантный костюм и на собственной машине поехал в аэропорт на встречу с вдовой. «Одна из шикарнейших женщин международной элиты. Подумать только! Такого у меня еще не было», — рассуждал он по дороге.

Сорокатрехлетняя Анник действительно оказалась поразительной красавицей. Возраст лишь только начинал выдавать признаки увядания: легкие складки в уголках ее чувственного рта с аппетитными губами, с крупными и правильными зубами и чуть заметные морщинки в уголках глаз, умело скрытые с помощью слабого макияжа. Очень стройная фигура. Исключительная белизна кожи придавала какую-то загадочность ее широкому, почти круглому лицу с явно славянскими чертами и высокими, резко очерченными скулами. Но поразительнее всего были ее глаза, яркие, серо-зеленые. Нос, правда, был чуть-чуть длинноват, но именно от этого лицо становилось своеобразным, иначе оно показалось бы слишком совершенным.

«А ведь верно, — подумал Брокар, — совершенство холодно и отпугивает. Оно может восхищать, но не притягивает. Эта женщина намного интереснее двадцатилеток: в ней сочетаются благовоспитанность и чувственность, крайности, которые редко бывали в согласии».

Как и всякий хороший француз, Брокар знал толк в женщинах и умел их оценить. В его жизни женщин было немало, и поэтому он относился к ним как оценщик: холодно, технически и формально, что, впрочем, свойственно многим французам. Но эта женщина понравилась ему с первого взгляда и заставила забыть обычную, почти профессиональную отчужденность.

После нескольких приличествующих случаю высказываний, комиссар Брокар пригласил синьору Рубирозу в полицейскую машину. К счастью, рядом не оказалось ни одного журналиста. Видимо, в Главном управлении их направили по ложному следу. Все-таки связи на высшем уровне — это кое-что!

Брокар молчаливо вел машину, постоянно чувствуя неосознанное влечение к этой женщине. Он никак по мог понять, почему муж ушел из жизни, вместо того чтобы найти способ выпутаться из своих неприятностей и как можно дольше испытывать счастье жить с этой великолепной женщиной до последнего часа, отпущенного судьбой, а не прерванного своей же пулей.

— Скажите, комиссар, — прервала молчание синьора Рубироза, — где сейчас находится мой муж?

— В морге, для опознания. Позднее вы сможете отправить тело на родину или куда вам будет угодно. У меня есть письмо, в котором он выражает свою последнюю волю…

Анник протянула руку, взяла письмо и молча прочла. Молчание становилось все более тягостным… И Брокар был приятно поражен, когда, вместо того, чтобы разразиться рыданиями, вдова Рубироза сдержанно, почти украдкой, тихонько вытерла слезы:

— Извините меня, комиссар…

— Комиссар Ален Брокар всегда к вашим услугам, синьора. Пожалуйста, не старайтесь сдерживаться: вам будет только легче. Обо мне беспокоиться не стоит. Мы ведь привыкли и к горю, и к смерти, но только не стоит считать нас толстокожими.

— Благодарю вас, но дело в том, что в этом письме есть один момент, а точнее, два, которые я понять не могу. Почему Франческо подписался не так, как всегда и почему он пишет, что оставляет мне в наследство имущество, которым я уже и так владею лет десять? Компании по недвижимости записаны на имя мое и дочери, а антиквариат, который не выставлен в наших галереях и музеях, весь находится в одном из моих хранилищ. Я не понимаю этого письма. Оно меня смущает и вызывает у меня серьезные подозрения.