— Что слышно, Антон?

— На Кавказе, Санек, совсем жопа. Из округа несколько команд в Чечню отправили. Но нас не тронут вроде. У тебя что слыхать?

— Скоро новая форма должна прийти.

— А, наконец-то!

— Хотели нам старую афганскую «песчанку» сбагрить. Комчасти отказался. С зампотылу окружным поцапался по телефону, я слышал.

— Там сейчас зампотыл никакущий. Батя говорил. Какого-то пентюха с улицы взяли, дерьмо разгребать.

— А в Чечню, говоришь, не отправят?

— Не должны. Хотя я бы, наверное, не против. На месячишко.

Дембельские проводы были в разгаре, когда на вещевой склад завезли долгожданную новую форму. Пришедший на смену допотопной хлопчатобумажной брезентовке полевой камуфляж — предмет солдатского вожделения ничуть не меньший, чем прогулка с девушкой в металлолом за ремротой. Камуфляж ждали еще зимой, а пришел он летом, незадолго до дембельского приказа. Начальник склада прапорщик Иванец предложил новую форму в подразделения не выдавать, пока не уйдут дембеля: какой смысл одеть их с иголочки и тут же отправить домой… Командир части согласился, но вот незадача: через неделю был назначен окружной смотр с предписанием представить личный состав «по новой форме одежды».

Решено было переодеть всех, кроме дембелей, которых собирались поставить в наряды и на смотр не брать. Форму выдали за два дня до смотра.

Но в первую же ночь в злосчастной третьей роте, славившейся особо жёсткими дедами, пропало восемь комплектов камуфляжа — аккурат по числу дембелей, дожидающихся отправки домой со дня на день.

Когда наутро восемь салабонов явились на построение в застиранном хэбэ, скандал вышел грандиозный. Командир части, полковник Бондарь, орал благим матом. Отменил завтрак и обещал задержать все увольнения из части до тех пор, пока не найдется пропажа. Кажется, дембеля были готовы к такому раскладу и ради того, чтобы вернуться домой по последней военной моде, согласны были задержаться на службе. Комчасти поставил их перед строем, требовал, чтобы мерзавцы сознались и вернули форму, но те лишь пожимали плечами: знать не знаем, зря поклеп возводите, тырщ мандир. Тем, кто вернет украденную форму, обещано было повышение в звании и десятидневный отпуск домой. Третья рота молчала… Стукачество само по себе позорно. Но стучать на своих дедов считается здесь уделом последнего чмошника. Тех, кто настучал на дедов, чморят всем полком. Дед — а точнее дембель — предыдущего призыва, Димка Шавардин, в прощальную ночь с пьяных глаз разломал тумбочку дневального. Дежуривший по роте сержант Липатов предпочел взять вину на себя и отсидел на губе, но Шавардина не выдал. В знак благодарности Шавардин, отправившийся наутро домой, оставил Липатову свой ремень, а Липатов через десять суток ареста вышел с гауптвахты героем… Третья рота молчала.

Тогда Бондарь в духе внедрявшейся тогда повсюду демократии выстроил полк перед штабом и оставил стоять, приказав офицерам удалиться.

— Через полчаса вернемся, — сказал Бондарь. — Проведем поверку. Кого не будет на месте, считается в самоволке. Подумайте для начала. Покумекайте.

Офицеры ушли, строй загудел. Все и так остались без завтрака. А командир и дальше грозил репрессиями. Дембеля других рот, не решившиеся отобрать у своих салаг форму, роптали. Одно дело — задержаться в части ради новенького камуфляжа, другое — за просто так. Но роптали они негромко и отвлеченно. Дембеля в третьей роте действительно были отборные.

— Мешок с формой я в окно выбросил, — прозвучал вдруг над плацем голос Антона.

Тишина быстро расползалась по строю, от правого фланга, где стояли спецподразделения.

— Что ты сказал? — к Антону двинулся Сява Уральский, один из тех самых дембелей.

Следом потянулись остальные.

— Вы со мной, пацаны, ни о чем не договаривались, — сказал Антон с неприятной улыбкой. — Притащили среди ночи. Так дела не делаются.

— Ты чё, охренел, молодой? — бросил другой дембель, Миша-доктор, нервно озираясь на окна штаба. — Тебе мозги вправить?

— Я так считаю, — продолжил не моргнув глазом Антон. — Ваш приказ вышел? Вышел. Вам домой ехать не сегодня завтра. Вы в части кто? Деды? Нет. Вы теперь дембеля. Так? Вам салабоны масло уже не отдают. Вы сами постели свои застилаете и подшиву себе пришиваете. Всё по закону. Так и положено.

— Ну да, а чё, — донеслось откуда-то из дальних шеренг.

И следом:

— Правильно, правильно.

— Так какого хрена вы у салабанов форму должны отбирать? — говорил Антон. — Если бы вы все еще дедами были, никаких вопросов. Никто бы слова не сказал. Но вы не деды. А это уже не по закону, Миша, не по закону. Так, нет? — обратился Антон ко всем.

И строй, успевший сомкнуться ломаными кольцами вокруг Антона и восьмерых дембелей, неожиданно дружно отозвался: ну да, да, всё так, правильно говоришь. Дембеля третьей роты переглядывались. Заметно было, что каждый из них примеривается к тому, чтобы замесить Антона здесь и сразу. Но офицеры хоть и оставили солдат одних, покуривали неподалеку. Формы-то уже нет, а влипнуть за драку сейчас можно по полной. Такими их в части еще не видели: злыми, но бессильными.

— Короче. Я мешок еще ночью в окно выбросил. Не знаю, почему до сих пор не нашли. По закону нужно жить, пацаны. По закону.

Уверенность, с которой держался Антон, гипнотизировала. По рядам прокатилось: «Конечно. Если каждый так будет, что получится? Вышел дембель, всё, ты уже не дед. Не положено».

Послышался сбивчивый мат, Антона назвали особистским шнырём, обещали затолкать ему нос по самый затылок.

— Полегче, милые, — усмехнулся Антон, ни на секунду не стушевавшись. — Вы же не тупые, всё понимаете. Один мой звонок, и вы хрен до дому доедете. И особый отдел тут совсем не при делах.

Уже слышались приближающиеся шаги офицеров — не выдержали назначенного получаса, — звучали команды взводных.