Гвардейцы Сун Мэйлин, вообще говоря, ничего не имели против изнасилования и даже сами рассчитывали принять в нем участие, но вот умереть Цзян Цин после этого вовсе даже не должна. Наоборот, ее следует доставить к Сун Мэйлин или по крайней мере к Чан Кайши для принятия решения. Тут большая политика, надменно объясняли повидавшие мир гвардейцы выросшему в провинции командиру ибиньской роты.

В конце концов командиру ничего не оставалось, как уступить, и он угрюмо пообещал отдать свой бриллиант вечером того же дня. Участники встречи разошлись, и гвардейцы решили в честь такой победы отправиться в город и там как следует погулять. Подумать только, как они потом позабавятся с бриллиантом на обратном пути!

Окончательные переговоры проходили на палубе того самого катера, который вез Аллана и гвардейцев всю дорогу от самого океана. К удивлению Аллана, оказалось, что он понимает большую часть того, что говорится. Дело в том, что, пока солдаты развлекались в каждом порту, Аллан сидел на палубе катера вместе с симпатичным мальчишкой-буфетчиком по имени А Мин, оказавшимся, как выяснилось, одаренным педагогом. Под его руководством Аллан за два месяца практически овладел разговорным китайским языком (прежде всего в части ругательств и непристойных выражений).

Аллан еще с детства привык с подозрением относиться к тем, кто отказывается пить, когда наливают. Ему было от силы шесть лет, когда отец положил руку на мальчишеское плечо и сказал:

— Берегись попов, мой сын. И тех, кто бреннвина не пьет. А пуще всего — таких попов, что не пьют бреннвина.

С другой стороны, Алланов отец был, конечно, не вполне трезв, когда дал в морду ни в чем не повинному пассажиру поезда, за что был немедленно уволен со службы. Что, в свою очередь, заставило и Алланову мать поделиться с сыном собственной житейской мудростью:

— Берегись пьяниц, Аллан. Да и мне бы это в свое время не повредило.

Мальчик вырос и выработал собственные принципы вдобавок к тем, которые усвоил от родителей. Попы и политики — хрен редьки не слаще, решил Аллан, и не важно, кто они при этом — коммунисты, фашисты, капиталисты или кто там есть еще. Кроме того, он, как и отец, полагал, что добрые люди не воду пьют. Но, как и мать, считал, что надо себя держать в руках, даже если нагрузился как следует.

В практическом отношении это означало, что за время речного путешествия Аллану совершенно расхотелось помогать Сун Мэйлин и ее двадцати вечно пьяным гвардейцам (которых, впрочем, осталось, девятнадцать, поскольку один свалился за борт и утонул). Изнасилования пленницы, сидящей под замком в трюме, он тоже категорически не одобрял, вне зависимости от того, коммунистка она или нет и чья жена.

Так что Аллан решил сбежать и забрать пленницу с собой. О своем намерении он сообщил буфетчику и другу А Мину и очень попросил помочь им с пайком на дорогу. Парень пообещал, но с условием — чтобы взяли и его тоже.

Восемнадцать из девятнадцати гвардейцев Сун Мэйлин вместе с корабельным коком и капитаном катера развлекались в веселых кварталах Ибиня. Девятнадцатый гвардеец, вытянувший несчастливый жребий, сидел и злился у двери на лестницу, ведущую в помещение под палубой, где сидела Цзян Цин. Аллан уселся поговорить со стражником и предложил выпить по рюмочке. Стражник ответил, что его поставили следить за, может, самым главным пленным во всем Китае, и что ему-де не годится глушить на посту рисовую водку.

— Тут ты совершенно прав, — сказал Аллан. — Но одна-то рюмочка разве повредит?

— Да нет, — задумчиво отвечал гвардеец. — Одна-то никак не повредит.

Два часа спустя Аллан с гвардейцем прикончили вторую бутылку, покуда буфетчик А Мин сновал взад-вперед и подносил им закуски из кладовой. После проделанной работы Аллан немножко захмелел; а мертвецки пьяный страж свалился и заснул прямо на палубе.

— То-то, — сказал Аллан, глядя сверху вниз на бесчувственного китайского гвардейца. — Нечего и пытаться шведа перепить, если только ты сам не финн или в крайнем случае не русский.

Мастер взрывного дела Аллан Карлсон, буфетчик А Мин и бесконечно благодарная жена коммунистического вождя Цзян Цин покинули катер под покровом темноты и вскоре оказались в горах, где прежде Цзян Цин провела немало времени вместе с войсками мужа. Ее знали местные тибетские кочевники, так что у беглецов не было проблем с едой, когда запасы А Мина подошли к концу. Не так уж и странно, что тибетцы вполне дружески относились к высокопоставленной представительнице Народно-освободительной армии Китая. Все ведь знали, что как только коммунисты победят, так Тибет тут же официально признают независимым.

По мнению Цзян Цин, ей, Аллану и А Мину следовало не мешкая продвигаться на север, по широкой дуге обходя район, контролируемый Гоминьданом. Через месяц прогулки по горной местности они наконец приблизятся к Сианю, центру провинции Шэньси, и там, по мнению Цзян Цин, наверняка застанут ее мужа, если только не будут слишком тянуть.

Буфетчик А Мин был в восторге: Цзян Цин обещала, что он будет накрывать стол для самого Мао! Парень успел проникнуться идеями коммунизма, глядя, как ведут себя гоминьдановские гвардейцы, и переход на другую сторону баррикад его как нельзя устраивал — да еще и с таким повышением!