Я стал вспоминать движения её губ с той же настойчивоетью, с какой некогда вспоминал каждый изгиб, каждую линию Далькиного лица. Я пытался вызвать испытанные ощущения; и одновременно – старался и в самом деле ощутить себя частью Тучи. Великой, многоликой, кружащейся на миллиардах крыл Великой Тучей, лучшей машиной уничтожения в ведомой нам Вселенной.

…Похоже, я сам ввёл себя в состояние глубокого транса. Медитировал, забыв о времени и пространстве, о своём собственном более чем жалком положении. Час распадался прахом, другой занимал его место, и перед моим взором, залитым странным фиолетовым светом, разворачивались дикие, непредставимые и непонятные для человеческого разума картины.

Я был мельчайшей крупицей живого, безликим, но наделённым душою зародышем, могущим развиться в любое создание, как будет благоугодно Формирующей Силе. Я называю это «формирующей силой», но это слишком человеческое описание для того, что я испытал тогда. Эта сила мяла меня и обжигала, её свирепые безжалостные прикосновения заставляли меня-зародыша корчиться от боли. Я знал, что рядом со мной точно так же мучаются другие эмбрионы, и знал, что им приуготовлена иная судьба. То, что формировало нас всех, точно знало, для чего мы предназначены. Кирпичики в возводимой великой стене, неодинаковые, непохожие друг на друга, – но тем не менее кирпичики.

Я чувствовал содрогания подведённых к нам пищеводов. Каждый получал только ему предназначенное питание, и оно стремительно изменяло мультипотентные зародыши, делая их всё более и более специализированными. Скоро нам предстояло выйти в мир, на нашу первую и последнюю битву. Мы обучены распознавать врага. Мы не можем ошибиться, наши рецепторы, химически изменённые молекулы, распознают неприятеля. Мы не знаем сомнений и колебаний, нам неведомы страх и боль, мы не ведаем, что такое смерть, и не задумываемся о начале и конце собственного существования. Мы живём, чтобы выполнить наше предназначение и распасться, с тем чтобы наши останки, изменённые, преобразованные, дали бы начало другим эмбрионам, которые в свой черёд превратятся в новых солдат Тучи, каждый со строгой, только ему присущей функцией.

И только мы с Дарианой, частично люди, частично – биоморфы, части странной и страшной машины, могли прожить и прочувствовать всё это, пусть даже только в видении.

Хотя сейчас я уже почти не сомневался, что есть по крайней мере ещё один человек, носящий в себе ту же «кровь» биоморфов.

Я не знал, сколько прошло часов. Голоса Тучи звучали во мне всё громче, всё отчётливее, я напряжённо пытался взглянуть, наконец, на мир сквозь многофасеточные глаза парящих над Новым Крымом чудовищ, и мне показалось, что я почти уже вижу перебегающие нелепые двуногие и двурукие фигурки, когда слух буквально распорол скрежет железных петель, показавшийся мне в тот миг нестерпимо громким.

На пороге стояла Далька. Пистолет в её руке вонял свежим порохом и разогретым металлом.

Она швырнула к моим ногам связку одежды.

– Рус. Одевайся.

Я тупо таращился на неё, словно сомнамбула, и тогда она, всхлипнув, вцепилась мне в плечи, затрясла, словно плюшевого медведя.

– Рус! Рус, ну, очнись, ну, пожалуйста!

Кажется, она плакала. Ревела в голос, судорожно дергая меня так, что голова моя бессильно моталась из стороны в сторону.

– Сейчас… сейчас… – бормотал я. – Ты не сердись… Сава. Сава. Детское прозвище, из «Винни-Пуха», вечной книги.

Из той, где на форзаце нарисована карта Леса, подписанная в рамке: «рисавала Сава»…

– Ох, ох, ну что же ты наделал…

Кое-как ей удалось поставить меня на ноги и выволочь из карцера. Мы оказались между сараями, наполовину охваченными огнём, и в сознание моё ворвался яростный рёв штурмующих позицию «хеншелей».

Валленштейн. Он понял, что операция провалилась, и сделал то единственное, что требовало от него сухое, холодное военное воспитание образцового (до определённого предела) имперского офицера. Он ударил по известным ему координатам.

Мы не вызывали огонь на себя, как положено в военно-патриотических фильмах, однако огонь сам нашёл нас.

– Бежим! – взвизгнула Далька прямо мне в ухо, и мы побежали – сквозь пламя, сквозь разрывы, сквозь вой режущих воздух осколков.

Туча над нашими головами исчезла, сменившись горящими облаками, словно их пропитали напалмом и подожгли. Ферма пылала, вернее, пылали оставшиеся от неё жалкие останки, на земле я увидел тела в форме федералов, а Далька с неженскои силой все тащила и тащила меня прочь, сквозь весь этот ад, пока вся мощь имперской истребительной машины старательно обращала некогда зелёное, цветущее и прекрасное место в зеркало из расплавленного грунта.

Где мой отряд? Все мои люди?..

Но транс и слияние с Тучей так просто не проходят. Последнюю сотню метров Далька в буквальном смысле тащила меня на спине.

И, наконец, мы оба без сил свалились в узком овражке, оставив позади гудение огня и гром разрывов.

Свалились – и вперились друг в друга полубезумными, застывшими взглядами.

– Даля… Сава…

– Рус… ну что ж ты, Рус…

Она плакала. Слёзы чертили белые бороздки на покрытых копотью щеках.

– Опять попался, да? – я постарался улыбнуться. – Дариана – хитрая стерва…