В этот момент на площади появился граф Петр Иванович Осоргин. Он не спеша пересек пыльный круг и остановился перед каретой, отодвинув смотрителя. Изукрашенная золотом дверка распахнулась. Со своего места я не видел, кто же сидит в карете, но хорошо слышал разговор.

— Не имею чести вас знать, сударыня, и тем более не собираюсь препятствовать вашему путешествию, — произнес граф Осоргин, — однако нам тоже нужны лошади.

Некоторое время в карете молчали, затем раздался мелодичный голос:

— Прошу прощения, сударь, что не могу представиться вам, я путешествую инкогнито. Хотя и путешествием это трудно назвать, скорей поездка по высочайшей воле.

Почтовый смотритель тем временем рассматривал подорожную и не удержался от восклицанья:

— Да тут сам подписал!

Я тотчас сообразил, что «сам» — это, вероятно, всесильный князь Потемкин, второй после императрицы человек в государстве, военный министр, властвующий сейчас к тому же над Тавридой.

Петр Иванович слегка поклонился.

— Мой долг пропустить вперед женщину, даже если она не пользуется расположением высочайшей воли.

В карете снова помолчали.

— Сударь, сколько вам надобно лошадей?

— Всего две, — ответил Петр Иванович.

— Я уступаю вам всех. Эй, Станко! — Всадник на белой лошади подлетел к карете. — Поедем без остановки до следующей почты.

Кареты сразу же двинулись и, затмив пылью небо, исчезли по дороге на Переяслав. Граф Петр Иванович задумчиво глядел им вслед.

Не доезжая Переяслава, возле часовенки, возведенной там, где погиб один из переяславских князей, мы свернули направо и достигли небольшой речки Иртыц. Здесь граф Петр Иванович собирался повидать человека, о котором говорили еще в Киеве.

Уральский однодворец Митрофан Артамонов переселился в Малороссию. Но каким способом! С котомкой за плечами он проехал через всю Россию на самобеглой коляске, изготовленной им самим. Этот проезд вызвал немало толков и пересудов. Мало кто верил, что какой-то крестьянин смог опередить ученых хитроумцев и покрыть такое расстояние не на лошадях и не пешим ходом.

— Мы должны примечать с тобой все любопытное, — сказал Петр Иванович, — а такого в наш век становится все больше и больше.

Иртыц небольшая, но глубокая и быстрая речка. Вода здесь прозрачна, и мы видели мелких рыб, снующих у самого дна. Ниже по течению Иртыц впадает в Трубеж, протекающий рядом с Переяславом.

Подъехать к дому умельца мы не смогли, дорогу пересекал овраг. Оставив коляску, мы отправились пешком.

Митрофан Артамонов оказался невысоким смешливым человеком с растрепанной русой бородой. Он долго не хотел нам показывать свою самобеглую коляску, но наконец выкатил ее из ветхого сарая и поставил перед белой чистенькой мазанкой. У коляски было три колеса, переднее очень большое, два задних поменьше. Между ними устроено сиденье, на котором надо сидеть верхом, ногами же следовало крутить два рычага, приделанные к оси переднего колеса.

Коляска имела довольно потрепанный вид, одно колесо ее покривилось. Петр Иванович попросил показать езду, но Артамонов только смеялся.

— Эх, господин граф, почитай тысячу верст без починки прошла, устала.

— Почему ты решил, что я граф? — спросил Петр Иванович.

— А видно! — ответил умелец и больше объяснять не стал.

— Почему ты покинул свои места? — спросил его граф.

— Как не покинуть? — отвечал Артамонов. — Мне двигаться надо. Теперь вот через море пойду.

— Корабль хочешь строить?

— Э! Уж такой построю корабль! Паром будет ходить.

— Чем, чем? — удивился граф.

— Водяной силой. — Артамонов принялся объяснять, а Петр Иванович так увлекся, что достал бумагу и попросил Артамонова нарисовать.

— Э нет, ваше сиятельство, — отвечал Артамонов, смеясь. — Я нарисую, а ты сделаешь вперед меня.

— Какие же есть у тебя еще мысли? — спросил Петр Иванович.

— Э, многие! — усмехнулся Митрофан Артамонов. — Пушку разборную сделать могу, водную мину противу корабля.

— А не ходил ли ты со своими делами в департамент? Ведь тут много пользы для государства.

— Как не ходить, ходил. Только по шее дали.

— По шее? — удивился Петр Иванович.

— Сказали, мошенник какой. Я, вишь, денег на постройку просил. Сказали, деньги возьмешь да сбежишь.

— Вот глупость! — воскликнул граф.

— Да кто его знает, — Артамонов вздохнул, — может, глядишь бы, и сбег. Не могу на месте сидеть. А деньги-то мне давали. Заводчик Мамонов давал. Да никак я деньги не могу приладить к работе. То не ту железу куплю, то загуляю. Чувствительная деньги вещь, карман не держит.