В четверг, доедая морковный суп, приправленный имбирем, я подсчитывала свои промахи, совершенные за четыре дня работы. Мои попытки обустроить рабочее место полностью провалились. Пол был по-прежнему завален хламом — я предложила повесить доску для сообщений на кирпичную стену перед нашим столом. Но оказалось, что для этого пришлось бы сверлить в стене дыры, что строго запрещалось условиями аренды. Стенки кабинок были обиты материей, поэтому те, кто в них работал, могли свободно пользоваться кнопками, булавками и скотчем. А у нас с Дагни был только кирпич, который нельзя было портить. Этим и объяснялась система хранения документов прямо на полу — и наши ноги уже по щиколотки были погружены в бумаги. На столе мы держали только те папки, которыми пользовались особенно часто. Люди бросали записки на наши кресла и оставляли документы на принтере и факсовом аппарате, не обращая внимания на проволочные ящички для входных бумаг, которые мы поставили на этажерку в тщетной попытке отделить новое от того, что уже легло на нас тяжким бременем. Телефоны, как новорожденные младенцы, требовали постоянного и абсолютного внимания хотя бы одной из нас. Расписание Аллегры то и дело менялось, и мы были вынуждены все время пересматривать приоритеты или просто выбиваться из сил, чтобы переделать все дела.

Единственной стабильной вещью был список супов для Кимберли, который каждое утро поступал по электронной почте ровно в одиннадцать тридцать. В нем перечислялись супы, имевшиеся в меню примерно пятнадцати ресторанов, с примечаниями ко многим из них: так, «С» означало, что в суп добавлены сливки, «М» — мясо, «СП» означало суп-пюре, а «НР» указывало на то, что суп уже попробовали и не одобрили, а потому не рекомендовали. К великолепному зданию и запаху больших денег прилагались также лучшие в мире повара, так что наши офисные обеды нередко отличались изысканностью, которая была бы еще приятнее, если бы у нас находилось время прожевать пищу прежде, чем проглотить. Суп любили все, потому что он не требовал ни дополнительной посуды, ни столовых приборов. Моя первая рабочая неделя еще не закончилась, а у меня уже появилось ощущение, что я пополнила ряды Рабочих Лошадей. Я ела только за рабочим столом и, по правде говоря, заплатила бы любые деньги за возможность поесть где-нибудь в другом месте. Уставшая и перевозбужденная, я считала часы до вечера пятницы.

Этим утром неприятности начались еще даже до того, как я попала в офис. Выходя из метро, я увидела перед собой Роберта, который, казалось, был глубоко погружен в свои мысли.

— Привет, — окликнула его я.

— А, привет.

— Тоже живешь в Верхнем Вестсайде?

— Нет, в Нижнем Ист-Сайде. Мне нужно было заехать на Мэдисон-сквер-гарден и взять для Тони билеты на баскетбол. Играет «Никс». — Он улыбнулся. — Стадион «Куртсайд». Рядом со Спайком Ли [7] — Роберт Кодзима. Удар! Он пробил трехочковый!

— И трибуны ревут, — засмеялась я.

Мы остановились взять кофе.

— Привет, Роберт! Когда приедет твоя подружка? — спросил парень за стойкой.

— Она уже приезжала на Рождество, так что какое-то время ее не будет. Но спасибо за внимание, — ответил Роберт.

Когда мы вышли, я заметила:

— Должно быть, тяжело быть так далеко друг от друга. Ты просто молодчина. — Во время одного из наших последних разговоров с Гейбом я предложила ему оставаться парой, которая просто временно живет в разных штатах. Он отказался.

— Да. Особенно сейчас, когда они там собирают урожай бананов. Хорошо еще, если в следующем месяце она хотя бы раз позвонит или напишет.

Мы вошли в вестибюль. Прямо перед нами, у дверей лифта, стоял Эдди Ди Сильва — блестящий оскароносный актер, известный своим умением невероятным образом вживаться в роль. Он разбирался не только в актерской игре, но и в недвижимости. Фактически наше здание принадлежало ему, что в какой-то мере превращало Эдди в хозяина «Глориос». Об этом Абби рассказала мне в день, когда я ходила на собеседование. И теперь, каждый раз, когда я звонила ей в Балтимор, она цитировала его самую известную роль: «Вы со мной говорите?»

Мысленно я уже набирала номер Абби — «Угадай, с кем я ехала в лифте?» — когда вдруг Роберт деликатно потянул меня назад, вынуждая остановиться. Эдди вошел в лифт один, и, когда двери сомкнулись, Роберт объяснил, что человек-легенда установил строгое правило: никто не смеет ехать вместе с ним.

— Что — никогда? — произнесла я с некоторым негодованием.

— Его тошнит от незнакомцев, которые пользуются каждой секундой, чтобы обрушить на него свои идеи.

Видя мою унылую мину, Роберт добавил:

— Не унывай. Здесь ты увидишь больше знаменитостей, чем когда-либо могла себе представить. Тебе это еще надоест. Обещаю. Я не поверила ему, но все же утешилась.

Затем, почти одновременно, я совершила вторую и третью оплошности. Перебирая утреннюю почту, я нашла конверт для Аллегры, на котором красными чернилами было написано: «Конфиденциально». Я положила его в стопку «Самое важное».

Тут зазвонил телефон, и так как Дагни уже с кем-то разговаривала, ответила я.

— Офис Аллегры Ореччи.

— Она у себя?

— Да. Могу я сообщить, кто звонит?

— Мэкки Моран. — В голосе женщины слышалось нетерпение. Я нажала кнопку ожидания, сосчитала до десяти, взяла трубку и сказала: — Мне жаль, но она на совещании. Не скажете ли ваш номер, чтобы она перезвонила?

— Мой номер у нее есть. — Женщина отключилась, а я внесла звонок в электронный журнал, после чего вернулась к разбору почты.

— Открой, — велела Дагни, кладя трубку и указывая на конверт с надписью «Конфиденциально».