— Ты думаешь?

— Уверена. Если кому-то нужно сообщить ей секрет, он не станет класть письмо в ящик для входящей корреспонденции. Вскрой — и все дела. — Она отвернулась, чтобы ответить на очередной звонок.

В конверте была записка от Марлен, копии Филу, Тони и Джеральдине. Это была жалоба, и притом жалоба на меня.

ТЕМА: Твоя новая сотрудница

Карен Джейкобс, твоя новая номер два, заставила меня ждать бесконечно долго, когда мне отчаянно нужно было с тобой поговорить. Когда она наконец предложила мне оставить сообщение, ситуация стала в сто раз хуже. Я очень сомневаюсь в ее профессиональной пригодности.

Написанные курсивом слова плясали у меня перед глазами, как маленькие, мерзкие кривляки на школьном дворе, которые тычут в тебя пальцем. Я была уверена, что на самом деле Марлен пришлось ждать не дольше двух минут, включая время, в течение которого она ждала, пока я отвечу на ее же звонки по другим линиям. Почему она послала копии начальнице отдела кадров и обоим Уоксманам? Это же был всего второй час моего первого рабочего дня. Неужели из этого нужно раздувать целую историю?

Я была в замешательстве и не хотела, чтобы записку прочла Дагни. Я быстро засунула ее в кипу бумаг на столе, после чего сгребла всё в специальную красную папку Аллегры, отнесла в ее офис и оставила на обычном месте возле стола. Я крадучись вышла, подстегиваемая уверенностью, что в следующий раз, когда зазвонит телефон, мне велят собирать манатки и выметаться.

«Не останавливайся», — сказала я себе, пытаясь полностью сосредоточиться на телефонных звонках и дать записке Марлен отойти на задний план. Дагни поднялась, чтобы отнести Аллегре новую распечатку журнала звонков, а когда вышла из офиса, ее губы были сжаты. Я была уверена, что сейчас меня уволят.

— Ты что, никогда не слышала о Мэкки Моран?

— Она недавно звонила Аллегре.

— Я не о том — тебе что, незнакомо это имя?

— А должно?

— Она самый модный дизайнер интерьеров. Я думала, это всем известно. — Дагни удрученно поморщилась и продолжила: — Как бы то ни было, Мэкки из тех, кого надо соединять с Аллегрой немедленно, по первому требованию.

— Разве нельзя просто перезвонить?

— Мэкки вовсю перестраивает апартаменты Аллегры, и если звонит, то это значит, что у нее мозговой штурм и Аллегра нужна ей немедленно, пока она «еще в теме». Иначе забудет.

Декоратор Аллегры была творческим гением и не обременяла себя блокнотом и карандашом — и это была моя вина?

— В любом случае уже ничего не попишешь. Аллегра сказала, что поговорит с тобой позже. — После этого Дагни ушла за сигаретами, оставив меня наедине с мрачными мыслями и остывшим супом. Я была уверена, что теперь меня ждет биржа труда.

Когда я осторожно пристраивала контейнер из-под супа в переполненную корзину, появилась Аллегра.

— Карен, — обратилась она, впервые выговорив — вернее, прошептав — мое имя. Я уставилась ей в рот, желая, чтобы все заткнулись и я расслышала, что она говорит. — Когда Дагни вернется, отнеси это в офис Фила. — Это был очередной номер «Энтертейнмент уикли», с «Оскаром» в окружении кадров из «Пилота-иностранца» на обложке и заголовком «Реальна ли победа Уоксманов?». — Прямо в руки.

— Хорошо, — сказала я, но она уже исчезла.

По возвращении Дагни я приступила к миссии по доставке журнала Филу. Если я передам его из рук в руки, то будет ли это означать знакомство? Я прошла через весь этаж и, чтобы собраться, задержалась в тупике, у входа в административный отдел. На правой двери справа висела маленькая табличка: «М-р Тони Уоксман». Дверь слева, без надписи, вела в кабинет Фила. Я толкнула ее: с одной стороны тянулась длинная стойка, с другой — три пустые кабинки. Стойку загромождали лотки, на которых были наклеены написанные от руки ярлычки: «СЦЕНАРИИ Фила», «ПОЧТА Фила», «ТЕЛЕФОНЫ Фила», «Филу НА ПОДПИСЬ» и еще один, странным образом заставивший меня почувствовать себя желанной гостьей: «КОНТАКТЫ Фила». В конце стойки была очередная, чуть приоткрытая дверь. До меня доносились приглушенный гул беседы и какое-то жужжание. Я услышала голос, принадлежавший, как я поняла, Филу: «Ни в коем, черт побери, случае!» Последовало невнятное бормотание, после чего было громко сказано: «Дерьмо» и «Пошел ты к дьяволу». Я почувствовала, что журнал, который я прижала к груди, начинает пропитываться моим потом. Жужжание усилилось, и я подумала о пчелах Бадди Фридмана. Опасно было идти вперед, опасно было отступить. Сегодня я никак не могла позволить себе еще раз ошибиться, а потому постояла какое-то время, гадая, как быть, и только после этого осторожно постучала в дверь. Из-за нее раздалось нечто, смутно прозвучавшее как «Войдите», и я вошла, держа журнал перед собой, как будто намеревалась им защититься.

Фил Уоксман, сгорбившись, сидел над заваленными бумагами столом, полностью заполняя собой эту на удивление маленькую комнату. В руке он держал большой кусок омлета. За его спиной стоял парикмахер и брил ему шею электрической бритвой. Когда Фил поднял на меня глаза, изо рта у него вывалился гриб, но он поймал его на лету и затолкал обратно. Затем он выговорил нечто, что могло означать: «Оставьте здесь», — и я робко положила журнал на край стола. Повернувшись к выходу, я увидела Вивьен и еще двух человек, которых не узнала; они с трудом разместились на крохотном диванчике у противоположной стены. Глаза Вивьен были круглые, как блюдца, а брови грозили вот-вот слиться с линией волос. Я поспешила выйти и вернуться к моему сравнительно безопасному столу. Телефон разрывался. Один журналист желал взять у Тони интервью на предмет «новой волны популярности жанра хоррор». Из-за событий сегодняшнего дня я сама с легкостью могла бы дать это интервью.

— Карен. Карен. Карен. — Что ж, Вивьен хотя бы знала, как меня зовут. Она угрожающе нависла надо мной. — Никогда так не делай, — сказала она. — Никогда. — Это было вступление, побудившее моих коллег сесть и прислушаться. Все вокруг поспешили положить телефонные трубки. Кимберли высунулась из-за своего кроссворда в «Спутнике телезрителя», а боковым зрением я заметила Кларка, стоявшего достаточно близко, чтобы видеть и слышать происходящее.

— Ты ввалилась к Филу в офис, как к себе домой, — продолжила она, хотя я хорошо помнила только свою робость и то, что я пробыла в кабинете Уоксмана не больше десяти секунд. — О чем ты думала? Объясни, будь добра!