— Ну это просто бред какой-то…

— Вот как, Поппи? А разве ты ведешь себя не точно так же? — Она увидела, как напряглись его плечи и подбородок. — Вы с Мэгги уже неделю обходите друг друга стороной. Почему?

Дед отвернулся.

— Не понимаю, о чем ты говоришь…

— Я тоже могу сказать тебе: это бред, Поппи. Не хочу нарушать обещание, но поскольку я не знаю, когда приеду снова… — Ангус бросил на нее вопросительный, полный надежды взгляд. Гвин поднялась на ноги, не выпуская руки деда, и проговорила: — Перефразируя слова умудренного опытом человека, адресованные мне, могу сказать, что ей тоже было бы интересно узнать.

Наклонившись, она поцеловала его в лоб, пожала крепкую жилистую руку и вышла, оставив старика в раздумьях.

После того как Алек и Гвин уехали, Ангус еще несколько минут сидел в своем кресле, размышляя. Конечно, ему не нравилось, как теперь молодые люди строят свои отношения. Но, с другой стороны, секс вне брака изобрело не это поколение, в его времена люди тоже иногда спали вместе, не имея на это благословения. Но тогда большинство из них, по крайней мере, понимали, что это плохо. А сейчас…

Он тяжело вздохнул. Что тут можно сделать? Он видит, что эти двое любят друг друга. Пусть он не одобряет их интимных отношений, но понимает: это гораздо серьезнее, чем они хотят представить. Однако оба так упрямы, что никак не могут признаться друг другу в своих чувствах.

Кстати, о чувствах. Гвин права. И если ему стоит поучиться чему-нибудь у своей внучки, так это настойчивости в достижении цели. Само ничего не придет.

Ангус уперся палкой в пол и тяжело поднялся с кресла, потом, стуча и топая, направился в кухню. Мэгги стояла у раковины спиной к нему. Несмотря на то, что его приближение нельзя было назвать бесшумным, она, видимо, не услышала, как он вошел. Тяжело опираясь на палку, Ангус наклонил голову вправо, чтобы посмотреть, чем она так занята. Ага, чистит картошку. Он подождал немного, во-первых, боясь испугать ее, а во-вторых, не зная, что сказать. В конце концов, в последний раз он получал отказ от девушки лет шестьдесят назад.

— Как насчет чашки чаю?

Мэгги не вздрогнула, не ойкнула. Просто положила нож в раковину, вытерла руки о фартук и поставила чайник. Но ничего не сказала и не взглянула на него. Ангус нахмурился.

— Что-то случилось, Мэгги?

Та достала из кармана платок и высморкалась. Потом наконец посмотрела на него. Слабая улыбка промелькнула на ее лице и погасла. Поспешно отвернувшись, Мэгги расплакалась.

Ангус был потрясен. За двадцать лет он ни разу не видел, чтобы она плакала. Плакала — вот так. Да, она прослезилась на выпускном вечере у Гвин. И после смерти Эйлин несколько раз выходила от него, прижав платок к глазам. Но по-настоящему плачущей Ангус никогда ее не видел.

Он проковылял через кухню, настолько быстро, насколько позволяла нога и эта чертова палка. Похоже, Мэгги даже не заметила, что он стоит рядом. Ему хотелось прикоснуться к ней, обнять за плечи, утешить. Но он не сделал этого. Не смог. Испугался. А потому вернулся к своей обычной грубоватой манере разговора.

— Что это, черт возьми, значит?

Слова прозвучали как-то не так. Мэгги обратила на него изумленный взгляд покрасневших, мокрых глаз.

— Все!

Снова высморкавшись, она отступила на шаг в сторону и посмотрела на него так, будто он был во всем виноват.

Засвистел чайник.

— Вот что, Мэри Маргарет, давайте вместе выпьем чаю, и вы расскажете мне, что значит «все».

— Мне надо приготовить ужин.

— По-моему, пятнадцать минут ничего не решат. — Он пододвинул стул и сел. — Наливайте чай.

Мэгги бросила взгляд в сторону раковины, как будто недочищенная картошка нетерпеливо звала ее, потом все же достала из шкафа чашки и два пакетика с чаем. В полном молчании она залила пакетики кипятком, поставила чашки на блюдца, положила рядом ложки. И только после этого села сама.

— Сахар? — предложил Ангус, протягивая ей сахарницу.

Она покачала головой. Ему вдруг подумалось, что он никогда не обращал внимания, пьет ли она чай с сахаром. Или кофе. Сильно ли подсушивает себе гренки. И какой сок предпочитает — с мякотью или без. Но представить свою жизнь без нее он не может, даже напрягая фантазию. И каким-то образом должен был сказать ей об этом.

Он наблюдал, как она выловила ложкой пакетик из чашки и выжала его, трижды обмотав нитку вокруг пакетика и ложки. Потом сделала глоток, на секунду встретилась с ним взглядом и перевела глаза на бахрому клетчатой скатерти.

— Я хочу извиниться за то, что вела себя как ребенок, — сказала она.

— О чем это вы говорите, Мэгги Магир?

— О своих слезах. Я не плакала с тех пор, как… — Она подняла глаза. — В общем, очень давно. Женщине моего возраста это не пристало. Особенно перед… перед другими.

Ангус поставил чашку на стол.

— Вы считаете, что ваши слезы причинили мне беспокойство?

— А это не так?

— Меня больше беспокоит причина ваших слез. — Он поднял руку и пригладил усы. — Если вам плохо, то и мне плохо тоже.