«Гуантанаме-ера… гуахира Гуантанаме-ера…»

Пара бабцов окликает его из окошка:

— Хелло, крошка! Глянь на наши ножки! У-у-у-и-и-и-и! Осмотр бесплатно!

Еще пара прохожих, женщина молодая и женщина постарше. Старшая наставительно поучает:

— Жизнь коротка, дорогуша. Гони его вон! Ты молода, ищи свое счастье. Вон! Его! Гони!

Саид здесь как дома. Собственно, он здесь почти дома, живет в двух кварталах. Кое-кто с ним здоровается.

Саид… О, Саид!

Парень с золотой цепочкой, похожей на цепь затычки от ванны, по-свойски хлопает Саида по плечу.

— Чем он занимается? — спрашивает Бижу.

— Он — работать! — смеется Саид.

И Саид рассказывает, как он однажды помогал одному своему соплеменнику перебираться на новую квартиру. Они волокли по улице картонки с барахлом. Со штопаными-перештопаными штанами, старым будильником, дырявыми башмаками, закопченными кастрюлями, сунутыми на Занзибаре в чемодан слезливой матерью… Их догнала машина, из окна которой высунулся ствол, и мужской голос произнес из-под темных очков:

— Быстро все в багажник, ребятки!

Открылся багажник, они сунули туда коробки, машина рванула и скрылась.

Они ждали на углу. Ждали… потели… Наконец появился помятый фургон. Открыл помятую дверь, принял у них помятые деньги, положенные фотоснимки положенного формата. Через две недели они снова ждали на том же месте.

Ждали…

Ждали…

Ждали…

Фургон больше не появился. Это мероприятие в очередной раз ударило по сберегательному носку Бижу.

Омар предложил утешиться, раз уж они оказались в такой местности.

Кавафья согласился.

Всего тридцать пять баксов.

Цены прежние.

Бижу вспомнил, как он отговаривался в прошлые разы: «Вонючие… Черномазые… Хубши-хубши…»

— Жарко слишком!

Они засмеялись.

— А ты, Саид?

Но Саиду ни к чему тратить деньги на проституток.

У него новая пуки-поки.

— А где Tea? — спрашивает Бижу.

— Природа-листики смотреть Tea. Я ей сказать, африканский мужчина листики не надо. Эхькь, Tea! Что Tea! Один, что ли. Tea? Много-много Tea.

— Да ведь белые женщины, знаешь, они съедобны, только пока молодые, — предостерегает Омар. — А потом разваливаются, в сорок уже уродины, морщины везде, пятна, вены…

— Я знать, знать, — смеется Саид. Он понимает их ревность.

Какой-то привередливый покупатель возмутился, обнаружив в каравае подсолнечного хлеба запеченную туда целиком мышь. Должно быть, семечки подсолнуха ее туда заманили.

В «Королеву тортов» вломились какие-то громилы, как в бандитском триллере. Не морская пехота, не ЦРУ, ФБР или полиция, а санитарная служба. Руки вверх!

Долго им искать не пришлось. Лопнувшая канализационная труба, засоренный сток, в муке крысиные какашки. В неотмытой сбивалке для яиц обнаружили мирную колонию одноклеточных.

Вызвали босса.

— Электричество вылетело, черт его дери, а на улице жара, что поделаешь? — несколько не по теме отмахивался мистер Бочар.

Санинспекция оказалась злопамятной. Точно такую же картину они уже однажды наблюдали по тому же адресу. Вместо Бижу, Саида, Омара и Кавафьи статистами выступали, правда. Карим, Недим и Хесус. «Королева тортов» приказала долго жить в пользу русской едальни.

— Черт бы драл этих русских! Брр! Борщть! Щи-т, shit! — рычал мистер Бочар, отводя душу. И, за неимением под рукой проклятых русских, развернулся в сторону своего штата: — Какого хрена вылупились? Катитесь отсюда!

Воодушевленные добрым советом и не дожидаясь, пока на них обратят внимание официальные лица, бывшие пекари-кондитеры удалились.

— Ты сюда забегать, Бижу-друг, — советует на прощанье Саид.

Он устроился в какую-то банановую республику продавать какие-то шмотки по сезону в каком-то лабазе с названием, созвучным колониальному прошлому и рухнувшему настоящему Третьего мира.

Бижу знает, что более с Саидом не увидится. Только сживешься с кем-то, а его на следующий день и след простыл. Теневой люд подвержен перемене мест, ничего не поделаешь. Эта снова и снова наплывающая пустота побуждала не сближаться с людьми сверх необходимости.

Лежа в подвале, думал о деревне, где жил с бабкой на деньги, ежемесячно присылаемые отцом. Деревня затерялась в высоких травах, шумевших на ветру. По сухому оврагу между полями они добирались до притока Джамуны, по которому плыли какие-то люди на надутых буйволовых шкурах с торчавшими вверх ногами. У брода люди перетаскивали шкуры через мелководье, а Бижу с бабушкой переправлялись в город на рынок. Когда возвращались, бабушка иногда тащила на голове мешок с рисом. Над рекой кружили птицы-рыболовы, то и дело бросаясь вниз и взмывая с трепещущей добычей в когтях. На берегу жил отшельник, подолгу сидевший неподвижно, наблюдая и размышляя, поджидая какую-то неведомую рыбу. В канун Дивали отшельник зажигал фонарики, развешивал их в ветвях дерева пипули,отправлял вниз по реке. В гостях у отца, в Калимпонге, они часто сидели по вечерам у порога, повар неторопливо вспоминал: