– Прошу прощения, что вмешиваюсь, Юйлиань-атара, но вы грубо нарушаете Устав Университета, – еще один дядька, совершенно лысый и в пятнистой военной форме, появился возле группы словно из воздуха. На его левой щеке красовалась большая татуировка: щит перед раскрытой книгой. – Вас специально предупреждали, что любые проявления религиозной нетерпимости, в том числе к атеистам и агностикам, быстро приведут к увольнению и депортации из Хёнкона. Прошу немедленно прекратить агрессивные выпады, тем более – в адрес ребенка.

– Простите его, атара, – одна из молившихся теток повернулась и взяла мужчину за руку. – Мой муж очень взволнован возвращением домой и плохо следит за собой. Больше такого не повторится.

Мужчина бросил жену сердитый взгляд, но ничего не сказал, и тетка, кланяясь, увела его под навес. Дядька в форме подошел поближе.

– Сатокана-атара, дэйя Талон, прошу прощения за инцидент, – проговорил он на кваре. – Служба безопасности Хёнкона заверяет, что вам не угрожает опасность. Оскорбивший вас человек получит штраф, по пятьдесят процентов которого будут переведены на ваши персональные счета.

– Да зачем же так, атара! – мама всплеснула руками. – Он же ничего…

– Прошу прощения, но на борту уже действует внутреннее законодательство университета "Дайгака". Угроза насилия за публичное высказывание своих взглядов сурово наказывается вплоть до немедленной депортации. Аналогичное наказание действует за угрозы в адрес лиц, заведомо не способных защитить себя от агрессии, таких как ваша дочь. На первый раз штраф невелик, но послужит хорошим предупреждением. Мы не можем позволить, чтобы покой Университета нарушался религиозными распрями.

– А если бы я сказала что-нибудь плохое про его любимого Теллеона? – поинтересовалась Филла. – Или затеяла религиозный спор?

– За "плохое" оштрафовали бы уже вас. Паладары являются атеистами, но считают, что каждый вправе верить в любых богов или иных недоказуемых сущностей, и любая вера защищается одинаково с прочими убеждениями. Однако споры на религиозные темы, разумеется, разрешены – без угроз, заведомых оскорблений и прочих негативных переходов на личности. Еще раз прошу прощения.

Лысый коротко поклонился и отошел.

– Какие вежливые у них боэй, – задумчиво проговорила тетя Филла, глядя ему вслед. – И ведь не отличишь от человека…

– Боэй? – недоуменно переспросила мама.

– Защитные устройства паладаров. Они, насколько мне известно, умеют принимать любую форму, в том числе человекообразную. Однако почему-то всегда безволосые, хотя у самих паладаров волосы наблюдаются как минимум на голове. А вообще-то знак у него на щеке показывает, что он боэй – у людей-охранников таких нет, они формой обходятся.

– Вы много знаете о паладарах, дэйя Талон, – уважительно сказала мама.

– Не так уж и много, – улыбнулась та. – Так, слухи, детали телерепортажей, все такое – просто профессиональная наблюдательность. Скажите, дэйя Мэйдо, а вы в богов не верите? В Ваххарона или в пантеон Миндаллы? Я не для репортажа спрашиваю, просто интересно.

– Я обычная повариха, – глухо сказала мама, отворачиваясь к волнам, бегущим навстречу парому. – Я не разбираюсь в науках и священных текстах, и не мне судить, есть ли боги на самом деле. Я знаю одно: хотя мы работали от зари до зари, ни Теллеон, ни прочие боги не защитили нашу семью от разорения и сборщиков долгов пятнадцать лет назад, когда мы еще жили в Хёнконе. Они не защитили нас от разорения и в Кайтаре. И они не сумели спасти мир от Удара. Мой муж… он умер в тот день, как тысячи, десятки тысяч других. Он стоял рядом со мной, разговаривал с клиентом, шутил… и вдруг замолчал на полуслове и упал, мертвый. Дзаре тогда не исполнилось и двух лет, обезумевшая толпа разгромила лапшичную в поисках продуктов два дня спустя… не столько унесли, сколько растоптали по полу… и если бы не небольшой запас консервов, которые они не нашли, моя дочь не пережила бы наступивший хаос. Если боги и существуют, дэйя Талон, они давно потеряли право на поклонение смертных.

Дзара заметила, как на глаза мамы навернулись слезы, и прижалась к ее бедру. Та обняла дочь и подняла на руки, прижав к груди.

– Печальная история, дэйя Мэйдо, – вздохнула Филла. – Я тогда тоже… а, наплевать. Мы сюда приехали не прошлое вспоминать. У вас с Дзарой впереди новая жизнь, а Карина Мураций – очень хороший… хм, человек. Я знаю, лично с ней разговаривала.

– Я тоже, – улыбнулась мама, спуская Дзару на пол. – Она появилась в виде молоденькой девчушки, на вид чуть старше Дзары, и тут же принялась помогать мне готовить… нет-нет, дэйя, я вижу, как у вас глаза заблестели, так что даже не спрашивайте. Я интервью не даю, к отцу все вопросы.

– Молчу, молчу, – засмеялась тетя Филла, снимая очки и протирая их тряпочкой. – Тем более что я все равно специализируюсь на совершенно иных историях. Кстати, меня она точно так же обдурила: подсела в наш самолет в виде обычной девушки. Я с ней в автобусе рядом оказалась, а потом в зале на пресс-конференции. Да, она хороший человек, хотя… хотя и глава государства. А у политиков свои заскоки, даже у самых добропорядочных. Дзара-тяма, а ведь мы почти на месте. Смотри, впереди гора проступает, видишь? Она называется "Подда" и торчит прямо из моря. А большой остров, мимо которого мы плывем – Ланта. Рядом со статуей, которую мы только что миновали, расположен большой монастырь Миндаллы. Сейчас он наверняка заброшен.