– Они идут, – прошептала Александра осипшим голосом. Она стояла по другую руку от Андрея, между ним и Вацлавом. Молодой человек был бледен. Агнесс никогда не удавалось разгадать, что он думал о Киприане, который был, согласно всему, что знал Вацлав, его дядей, о непринужденном, громко смеющемся к ужасу робкого племянника, иногда просто заключающем его в свои объятия Киприане. Она допускала, что Вацлав боялся его. Когда юноша пришел к ним в дом, чтобы предложить ей и Агнесс свою помощь, он расплакался, и ей пришлось утешать его. Но с собственными слезами к ней пришло понимание того, что Киприан разбудил любовь и расположение даже в этом замкнутом, неуверенном сердце;

Господь Бог призывает к себе самых лучших раньше других, так как ему нравится их присутствие, думала она. Она почувствовала горечь, от которой у нее перехватило горло.

Некоторое время тому назад служки разделили собравшихся и создали что-то вроде центрального коридора. Агнесс не отдавала распоряжений на этот счет, но теперь она понял откуда взялось это указание: от кардинала Мельхиора. Через этот коридор в нормальных обстоятельствах тело пронесли бы на поминальной доске, по предпоследней дороге из его дома и до приходской церкви. Однако тела не было. Агнесс поняла, что старый кардинал так же, как и она, не мог свыкнуться с мыслью о том, что это прощание без прощания.

Она не подняла взгляда, когда услышала приближающиеся шаги и звон цепей навикул. [31] Аромат ладана должен был бы действовать успокаивающе, однако он не помог. Она хватала ртом воздух и чувствовала, как Андрей все сильнее сжимает ей руку, чтобы сдержать ее давление. Агнесс попыталась расслабиться. Кардинал, который выпросил себе разрешение читать мессу самостоятельно, а также дьяконы, причетники и служки приближались к ним, бормоча молитвы.

Requiem aeternam dona eis, Domine. [32]

Агнесс опустила голову. «Киприан, – подумала она в отчаянии, – Киприан, слышишь ли ты меня? Находишься ли ты где-нибудь рядом, видишь ли мою скорбь и слышишь ли, как разбивается мое сердце? Я никого так не любила, как тебя. Ты был моей второй половиной, ты был моим лучшим «я», ты был спутником моей души. Я пытаюсь дотянуться до тебя, но я больше не чувствую тебя».

Вообще-то, все было наоборот: это он всегда искал путь к ней, если она попадала в неприятности. Сегодня она стояла перед самым худшим переживанием в своей жизни, ибо понимала, что вынуждена идти остаток своего пути без него и он не мог поддержать ее.

«Как ты можешь быть мертв, – думала она, – если ты жив в моем сердце?»

Агнесс начала дрожать, слезы потекли у нее по лицу. Она почувствовала, как Андрей накрыл ее руку своей. Она покачала головой. Боль была слишком сильной. Никто не мог выдержать эту боль, и все же она продолжала стоять.

В церкви воцарилась давящая тишина. Краем глаза Агнесс заметила мерцание одежд служек, серебра, золота и блеск шелка. Она подняла взгляд. Процессия остановилась, и кардинал Мельхиор пристально посмотрел на нее. Последний раз Агнесс видела его несколько дней назад. Ее охватил озноб, когда она поняла, как сильно он постарел с той последней встречи. Кожа теперь так плотно обтягивала его лицо, что под ней можно было разглядеть череп мертвеца. Губы его шевелились. В церкви зашептались. Глаза кардинала были полны слез. Внезапно у нее мелькнула мысль, что она должна была бы выйти из ряда скорбящих и протянуть ему руку. Агнесс знала, что он винит себя в смерти Киприана, да и как иначе – она тоже винила его в этом.

Но она не смогла; она не смогла поступить так перед лицом всех собравшихся, не смогла показать, что когда-нибудь будет готова простить его. Андрей ослабил давление пальцев, и Агнесс стала молча наблюдать, как мужчины пожали друг другу руки и как кардинал после этого протянул руку Вацлаву и Александре. Мальчики, шаркая ногами, прошли мимо нее и робко остановились перед кардиналом. Мельхиор Хлесль улыбнулся обоим сквозь слезы, а затем его взгляд снова остановился на ней. Она не могла выдержать его, как и не могла подойти к нему. Сложив руки внизу живота, Агнесс опустила голову.

Requiem aeternam dona eis, Domine.

Агнесс, прислушавшись к шепоту, который пошел по церкви, в изнеможении подумала: «Вы – лицемерные создания, вас возмущают ваши собственные ошибки». Андрей снова взял ее за руку, и она выпрямилась. Шепот постепенно стих. Процессия продолжила свой путь к алтарю. Кардинал шел склонившись, как будто клубы дыма ладана были достаточно тяжелы, чтобы согнуть его. Она видела, что ему приходится приложить усилия, чтобы взобраться на несколько ступеней, ведущих наверх, от нефа к алтарю. Этот старик потерял единственного человека которому полностью принадлежало его сердце. Она должна была бы простить его. Киприан хотел бы, чтобы она его простила. Он бы и сам простил дяде свою смерть. Пустым взглядом она смотрела на великолепную процессию в роскошных одеждах, проходившую мимо нее.

Наконец последнее белое мерцание стихаря миновало ее и Агнесс посмотрела на людей, стоявших по другую сторону центрального коридора. Некоторые поглядывали на нее с любопытством и сразу же отводили глаза, когда замечали, что она поймала их взгляд, но большинство из них наблюдали за проходящими мимо клириками. Только одно лицо оставалось обращенным к ней, расплывчатое светлое пятно на темном фоне тяжелых плащей. Уставший взгляд Агнесс с трудом сфокусировался на этом лице – и медленно, как биение сердца, по ее телу разлилось потрясение: она узнала его.