— Тот, в майке, механик наш, Заржицкий, — объяснил дед Леньке. — А который похудобее и помоложе, боцман, Демьян. Вот и весь экипаж. Матросов у нас нет. Матросом теперь ты будешь.

Вслед за дедом мы перешли по трапу на «Филофору». Остановились у лебедки, и дед спросил:

— Ну как, ребята, тянет?

Спины выпрямились.

— Душу она из меня тянет, Назарыч, — пожаловался механик и вытер вспотевшее безбровое лицо.

Это был толстый, страдающий от жары дядя. На голове у него десяток слипшихся волосин. На нас с Ленькой он не обратил никакого внимания. Зато боцман, тот обратил. Сразу.

— Ба, Назарыч, что это за детский сад с вами?! — широко улыбаясь, спросил он у деда и по-бабьи всплеснул руками.

Он был совсем пацан, этот боцман. Я мысленно прикинул: «Ну, может, года на полтора старше моего Леньки. И чего это он улыбается? «Детский сад». Можно подумать, взросляк нашелся».

— Ты, Димка, особо не гоношись, — осадил его дед Назар. — У тебя у самого еще кое-что на губах того, не обсохло. — Он положил руку Леньке на плечо и сказал, обращаясь в основном к механику: — Вот привел парня, матросом у меня будет.

— Матросом? — переспросил механик и окинул моего братишку таким взглядом, словно приценивался. Затем он вытер ветошью правую руку и протянул ее Леньке: — Заржицкий, Степан Иванович.

— Ленька, — представился мой брат.

Боцман тоже отложил в сторону гаечный ключ и протянул Леньке руку:

— Демьян.

— Леонид, — поздоровался с ним Ленька.

— Назарыч, — кивнул в мою сторону Демьян, — а этот кем у нас будет, старпомом?

Дед Назар глянул на меня.

— Когда-нибудь, может, и старпомом будет, — сказал он и снова повернулся к боцману. — А вот из тебя, Димка, старпом вряд ли получится. Гляди, как бы я тебя из боцманов не разжаловал. Почему трюм не задраил, когда выгрузились? Лючины разбросал по всей палубе!

— Так я же думал…

— Индюк тоже думал, пока из него рагу не сделали.

— Виноват, Назарыч, виноват, сейчас исправлюсь, — Демьян вскочил и бросился к трюму.

Но дед Назар остановил его за локоть и кивнул на Леньку:

— Вместе задраите. Потом ознакомишь хлопца с хозяйством, что к чему. Понял? А мы пока тут лебедкой займемся.

Пока Ленька с Демьяном собирали лючины и задраивали трюм, я осмотрел брашпиль, которым вирают якорь, и подошел к блестящему медному колоколу, что висел на самом форштевне «Филофоры». К железному языку колокола был привязан кончик короткой веревки. Я дернул за веревку, и над гаванью поплыл звонкий тягучий голос меди.

— А ну, отскечь от рынды! — крикнул мне Демьян.

Я отошел от колокола. «Отскечь»! Подумаешь, боцман нашелся. Конопатый и курносый — копия Жорки Мамалыги.

Отсюда, с носа, я бросил взгляд на корму «Филофоры» и увидел, что палуба у нее идет с выгибом посередине, и это придает суденышку более устойчивый, надежный вид. «И вообще «Филофора» — ладовый кораблик, — отметил я, — крепенький. Такому и двенадцать баллов нипочем — выдержит. Теперь мы с Ленькой будем ходить вместе с дедом за водорослями. Фронту нужен йод. До зарезу. Почему это дед Назар говорит — две ходки в день? Можно и три. Если, конечно, работать днем и ночью…»

Кроме брашпиля и рынды на носу, основное «хозяйство» у «Филофоры» находилось на корме.

Первым делом Демьян повел нас в рулевую рубку.

— Запомни, — поднимаясь по трапику, обернулся он к моему брату, — рубка — это мозг корабля.

— Ладно, — улыбнулся Ленька, — запомню.

— Ты чего лыбишься? — обиделся Демьян. — Я ему дело говорю, а он лыбится.

«Мозг» у «Филофоры» оказался тесноватым: мы едва поместились в рубке втроем. Я покрутил штурвал с полированными ручками, побурчал в медную, надраенную до блеска переговорную трубу:

— Полный вперед! Малый назад! — Потом увидел прибор с красной стрелкой на циферблате и сразу же догадался: — Компас.

— Не компас, а компас, — поправил меня Демьян и спросил у Леньки: — Значит, с нами плавать будешь?

— Ага.

— А шариков рогатых не боишься?

— Это ты про мины? Конечно, боюсь, — простодушно признался Ленька.

«Вот чудак. Зачем же он себя оговаривает? — подумал я. — И еще перед кем? Перед Демьяном, который из кожи вон лезет, чтобы казаться старым морским волком. «Компас»! Теперь Демьян совсем нос задерет».

Но ничего подобного не произошло. Напротив, Демьян улыбнулся и сказал моему брату совсем уже по-дружески:

— Это хорошо, что ты так, откровенно. Не люблю трепачей. Я ведь тоже не из робкого десятка, но скажу тебе честно: меня самого мороз по коже продирает, когда вижу, что она покачивается на волнах, сушит рожки и ждет. Их в Черном море сейчас, как гренок в тарелке. Но ты не дрейфь, с нашими стариканами не пропадешь. Знаешь, какие у нас стариканы? Во! — Демьян оттопырил большой палец.