Зина Голубева украдкой раскладывала надоевший «пасьянс» в компьютере. С прошлой работы ее выгнали за то, что она откровенно гоняла в «ралли», водрузив бюст перед клавиатурой компьютера, и на вопрос начальницы: «А чем это вы занимаетесь?» – всего однажды нагло ответила: «В „ралли“ играю». А что, не видно? Стерва!..

Зазвонил телефон.

– Портупеев и Ко, Зинаида, слушаю вас-с! – ответила Зинка. Опять рекламации всякие будут предлагать. Ой, ну хоть какое-то развлечение!..

Она уже выучила про маркетинговую стратегию и другие умные словосочетания, но рекламные акции с рекламациями все же путала.

– Да. Нет, – продолжала Зина, не отрываясь от «пасьянса». – ...А какая у вашего журнала целевая аудитория? Нет, мы не будем поздравлять всех мужчин с двадцать третьим февраля. Нам наш адвокат не рекомендовал никаких выступлений ранее пятнадцатого. И вообще, вы не в нашем формате. Очень прекрасно. Да. Нет. Нет. Всего вам доброго.

Надоели!

Все равно «пасьянс» лучше, чем весь этот пресный глянец листать. Как Ритка из отдела продаж. Засилье гламура вызывало у Зины неотвратимое желание надеть паранджу. Эта – в этом платье, а этот – в этих ботах. За миллион евро. Фу!.. Ей столько не платят.

«Для успешного ведения дел Рыбам потребуется вступить в контакт с женщинами...» – Портупеев не дослушал, выключил радио. С сомнением поглядел на Зинаиду – она как раз вошла с бумагами.

Второе из недавних открытий Портупеева заключалось в следующем: он хочет не всех женщин. Вот, к примеру, Зинку он не хочет. Титьки у ней, конечно, ничего – большие. Но... не хочет.

А хочет он Финкельштейна. В смысле, театр его. Причем целиком, вместе с его ремонтом!

– Зинаида! Звони в «Ариадну»! Нам нужно имя!

Стас хорошо запомнил тот день, когда от него ушел отец. Ему было шесть лет, и ушел он не от него, а от его матери, но в тот день маленький Стас стал взрослым. Бывают такие взрослые дети...

Отец пришел с работы, молча сложил чемодан, забрал виолончель в фигурном футляре, присел перед Стасом на корточки, поднял мягкой ладонью челку над его лбом, заглянул в глаза, поднялся и вышел за дверь. Все. Больше Стасик ничего не видел и не слышал – ни объяснений, ни ссор, ни воплей, ни слез, ни слов. Мать поплакала немного, а потом губы ее стали еще тоньше.

Когда он стал чуть постарше, мать завела большую собаку экзотической породы, чтобы она приносила щенков, а щенки приносили бы деньги. Зарплаты научного сотрудника заштатного института на жизнь не хватало.

Стасик помогал выгуливать Мону, кормил ее и играл со щенками – они действительно «приносились». Но вот беда! Только он успевал привязаться к щенкам, как их отдавали по одному, отнимая их у него и у Моны. Приходили чужие люди, разглядывали его счастье и забирали.

Хорошо было, когда им что-то не нравилось: они хмурились, цокали языком, качали головой, торговались и иногда уходили, оставляя в корзине мягкое, живое и теплое, что так нужно было ему и Моне. Но когда-то корзина все равно пустела, и ему так недоставало этой милой возни и поскуливания за дверью, как его матери иногда вдруг казалось, что вот сейчас, в эту минуту ей не хватает пения отца в ванной. Стасик плакал, Мона тоже, а через некоторое время история повторялась.

С отцом Стас виделся редко. Когда он вырос, он узнал, почему тот ушел. Однажды репетиция в оркестре закончилась раньше обычного, папа пришел в лабораторию к маме и увидел ее научную работу. Он был так впечатлен, что убежал сломя голову из института и из дому.

Что ж, кому-то надо умерщвлять белых хорошеньких мышек.

Портупееву нужно имя. Срочно. Нет, какое-то имя у него уже имеется. Как у всех людей, по паспорту. Тому, который «с ушами». Ему нужно имя для его нового бизнеса. Диверсификация у него. Это ничего, что звучит как диагноз. Зато обещает хорошую прибыль. Он уже все просчитал. Если он сам будет штукатурить сортиры, ему легче будет ставить там свои унитазы. И писсуары. И биде. И ванны. Акриловые.

Портупеев метил территории, как Лампас тапки. В полном соответствии с правилами игры в Го.

«Гошники» будут им гордиться. Для этого ему нужно звучное название для его новой фирмы.

Ради Портупеева Люся полностью погрузилась в профессию: нейминг, брендинг, а также мямлинг и хрендинг захватили теперь не только самого креативного директора, но и ближних. Поблизости был только Лёша, и деться ему было некуда.

Люсиных названий было мало. Но это были перлы. Лёша измарал кучу листов А-4, и его «нейминг» нужно было просеивать через крупное сито. В куче навоза иногда сверкали бриллианты.

Неисповедимы пути. Муки творчества настигают нас в неожиданных местах. Когда «поперло», Лёша отмокал в ванне, а Люся чистила зубы.

– У меня есть классное название, – сказал Лёша, перебивая успокаивающий и мерный шум падающей воды.

– ...Да, нормально, – согласилась Люся. Когда ей нравилась чужая реклама, ей всегда казалось, что она придумала ее сама. – Звучно. То, что надо. Вот это они и выберут.

Не так уж много прошло времени. Название испарилось. Исчезло. Утекло. А все потому, что в ванной не водится бумаги и ручки. Два разумных вменяемых человека напрочь забыли какое-то там слово. И не могут его вспомнить даже за деньги.