С легким сердцем Дмитрий Александрович сошел в поданный к трапу щегольской катер. Горнист сыграл «захождение». Остановившийся на верхней площадке трапа Платонов взял под козырек. Фыркнул мотор, матрос оттолкнул крюком нос; взбивая винтом бурун, катер начал разворот, беря направление на ворота гавани. Дмитрий Александрович приложил руку к фуражке и тотчас опустил. Горнист дал «исполнительный». Платонов продолжал стоять на верхней площадке трапа, провожая взглядом командира. «Старается. Служит. Ну, что бы такое сделать, чтобы он не оставался „вечным старпомом“?» — Дмитрий Александрович отвел взгляд от своего красавца-крейсера.

Море зарябилось: небольшие волны сверкали бесчисленными солнечными бликами, а кое-где уже играли белыми барашками. Ветер стал резким и холодным.

«А хорошо!» Дмитрий Александрович повернулся навстречу ветру и, глядя на приближающийся город, стал в уме сочинять поздравительную телеграмму отцу и матери.

От гавани он направился домой пешком, завернул на почту, купил коробку конфет в гастрономе. И так, гуляя, добрался до своего дома.

Поздравив с праздником жену и дочь, он прошел в столовую и опустился на тахту, чувствуя себя переполненным впечатлениями.

— Такой славный день сегодня! Такой славный. Погода с утра как по заказу. И так хорошо я сейчас прошелся на катере, по улице погулял… И, знаешь ли, мы на параде получили благодарность.

— Еще раз поздравляю. — Зинаида Федоровна тоже присела на диван, отдавая ему телеграммы и письма. — Все тебе, а мне из Владивостока почему-то ничего нет. Непонятно и тревожит: папа всегда такой аккуратный.

— Успокойся. Если бы что стряслось, — сообщили: просто у почты праздничная перегрузка.

— Пожалуй, верно, — согласилась Зинаида Федоровна, вздохнув. — Есть хочешь?

— А вы не обедали? Меня, бедненькие, ждали? Да вот горе: аппетита еще нет. Но у тебя, наверное, на этот раз что-нибудь необычайное? Давайте обедать! А сейчас бы я коньячку выпил.

Дмитрий Александрович начал читать корреспонденцию.

Артем телеграфировал: «Поздравляю первомаем мы отстрелялись за пять дней». Это брат докладывал о весеннем севе. Родители писали: «Поздравляем пролетарским праздником желаем здоровья успехов службе счастья личной жизни». Насчет личной жизни было подковыркой: значит, телеграмму посылал Тольян. Письма прислали трое однокашников, регулярно писавшие ему к каждому празднику. Правда, он не очень-то аккуратно отвечал им.

Зинаида Федоровна выставила на буфет коньяк и лимон. Началась сервировка праздничного стола. Лидочка помогала матери.

Дмитрий Александрович выпил рюмку коньяку и немного посидел на балконе. Потом он с удовольствием пообедал, хваля все, начиная от заливной телятины и кончая кремом. Прасковейский мускат тоже пришелся ему по вкусу.

После обеда он вздремнул на тахте. А отдохнув, надел штатское и пошел с Лидочкой в матросский парк. И это тоже было удовольствием — бродить с прелестной дочуркой среди гуляющих, смеяться вместе с нею у кривых зеркал, кружиться на карусели, просто глазеть на всякие аттракционы и игры.

После вечернего чая Дмитрий Александрович предложил жене пойти куда-нибудь. Зинаида Федоровна отказалась, сославшись на головную боль. Тогда он почитал Лидочке книжку, а когда дочка легла в постель, включил тихонько приемник и немного послушал музыку. А Зинаида Федоровна занялась вышивкой для Лидочкиного платья. Она всегда принималась за рукоделие, когда у нее болела голова. Особенно часто она прибегала к этому средству в первое после войны время. Работала она размеренно, без остановки. Лицо ее опять было блеклым, как тогда, сразу после войны.

«Устала за зиму», — подумал Дмитрий Александрович и, наконец откровенно признавшись себе, что дома ему уже становится скучно, пошел спать.

…Проснулся он рано.

Подошел к окну и чуть раздвинул шторы. Утро наступало опять хорошее. Улица, гавань, корабли — все еще отдыхало перед новым праздничным днем. И оттого, что он сам уже был бодр, готов к дневной деятельности, Дмитрию Александровичу стало хорошо. Отвернувшись от окна, он заметил, что и жена проснулась.

— Спи, спи, — прошептал он. — Мне, знаешь ли, к подъему флага на корабль надо. Старпом у меня исключительный офицер, верная опора, так хочу его на сутки домой отпустить.

— В праздник уже не придешь? — спросила Зинаида Федоровна тоже шепотом.

— Не обещаю.

Зинаида Федоровна помолчала и сказала:

— Как меня беспокоит, что из Владивостока телеграммы нет…

— Получишь сегодня же. Ручаюсь. И не думай плохого. Небось, от этого и ночь не опала? Ишь, лицо какое усталое.

— Плохо, но опала. — Зинаида Федоровна закрыла глаза. — Выйдешь, задерни штору.

Дмитрий Александрович пошел в кухню, включил чайник и занялся приготовлением к бритью, мурлыча «Сормовскую лирическую».