Матросы расставили скамейки и расселись.

— Книжку я принес, — сказал Селяничев. — О том, как флотские большевики выполняли приказы и задания Ленина. Рассказывают бывшие революционные моряки. Почитаем?

— Очин даже хотим послушать! — выкрикнул башкир Умитбаев. Он сидел в гуще моряков, сверкая черными живыми глазами.

— Слушайте же. Селяничев раскрыл книжку. — А прежде представим себе революционные морские города — Кронштадт, Питер. Штурм Зимнего дворца. События, знакомые вам по кинофильмам, по книгам, по картинам художников. Представим себе Смольный в те дни…

Селяничев примолк, словно выжидая, чтобы разыгралась фантазия его слушателей.

И вдруг Дмитрий Александрович вспомнил, как он курсантом бродил по Ленинграду и силился представить себе революционный Питер, мысленно увидеть своего отца, балтийского матроса, в центре событий того времени. «Ах, чародей! — подумал капитан первого ранга о Селяничеве. — Откуда в нем такая сила воздействия? Такой простой и улыбчивый человек…»

— Ну вот, — заговорил Селяничев. — С восемнадцатого по двадцать пятое ноября семнадцатого года в Петрограде проходил Первый Всесоюзный съезд военных моряков. Собрались представители со всех флотов и флотилий. Владимир Ильич участвовал в работе съезда; он был избран его почетным председателем и выступил с большой речью. А дальше давайте почитаем, что пишет в своих воспоминаниях участник съезда товарищ Лаковников.

Жизнь военных моряков проходит за стальными бортами кораблей, в окружении необъятной водной пустыни; мир техники порой заслоняет для них остальной большой мир. Поэтому так повышена у моряков потребность в поэтическом, потому так легко и душевно они отдаются песне, дружеской беседе и хорошему чтению. Селяничев, читая, как бы просто поведывал слушателям то, что было любо, родственно его душе. Задумчивость охватила всех моряков. Кисель забыл свою казенную рубаху и слушал, подперев щеку сильной рукой. Даже живчик Умитбаев был недвижим, и только на его круглом лице сверкали бегающие черные глаза.

Когда Селяничев закончил чтение и закрыл книгу, его слушатели разом встрепенулись: кто распрямился, кто вздохнул шумно, а кто переглянулся с другом.

— Я думаю, такую книгу всю читать сразу нельзя, — сказал замполит. — Надо почитать да подумать… Ведь как говорил Ленин с делегатами съезда! Во флоте он увидел блестящий образец творческих возможностей трудящихся масс; он сказал, что в строительстве нового социалистического государства флот показал себя как передовой отряд, он призвал флот посвятить свои силы укреплению союза рабочих и крестьян, как основы государственной жизни. Это же было огромным ленинским доверием людям флота — крепким духом, бесстрашным в борьбе, спаянным боевой дружбой, любящим Родину, преданным делу партии, делу народному.

— Те люди флота и оправдали доверие вождя, — сказал Кисель, принимаясь за свою работу.

— И мы такие же люди флота, — ответил Селяничев.

— Вы — да, капитан первого ранга — тоже да, — орудуя иголкой, продолжал Кисель. — У вас партизанские подвиги в биографии, а капитан первого ранга — известный герой-подводник… А мы? — Кисель обвел взглядом матросов, тесно сидевших на скамейках. — Мы, нынешние моряки, должны быть просто паиньками в службе. Наше дело простое: выучил устав и выполняй, что положено, и не гневи начальство.

— Да вы что, Кисель? — с огорчением удивился Селяничев.

— А что я? — Кисель потупил засветившиеся озорством глаза. — Сами же сказали: представьте себе дни революции. Представляем, какая эпоха была… И какие дела на матросские плечи в ту пору легли. Судовые комитеты управляли кораблями: царских офицеров перевоспитывали, к примеру, как в пьесе «Разлом». А Центробалт? Слово-то какое! А матросы на фронтах гражданской войны, на Волге, на Днепре? А бронепоезда, которые строили матросы вместе с рабочими?

— А! Понимаю, — загорелся Селяничев. — Вы хотите сказать, что настоящая романтика флота в его истории?

Кисель промолчал.

— История нашего советского флота, его строительство и дало нам в руки сегодняшний флот, — продолжал Селяничев. — Вы вот вспомнили, как революционные моряки боролись за то, чтобы царские офицеры переходили на нашу сторону… А теперь у нас свои офицеры; они из рабочих и крестьян. Они старше вас, высокообразованны и с большим опытом. И, конечно, они вас воспитывают, а не вы их перевоспитываете. Законно? Нужно ли нам сегодня думать о самодельных бронепоездах или о переоборудовании волжских буксиров в канонерские лодки? А как широко мы живем политически! Мы выбираем депутатов в органы Советской власти, вплоть до самых высших, мы спорим и обсуждаем нашу жизнь на комсомольских и партийных собраниях. Наши делегаты бывают на разных съездах… Мы занимаемся рационализацией и изобретательством. О таком флоте мечтали революционные матросы и Ленин. Именно такой они представляли себе службу в социалистических Вооруженных Силах. Для нас создано все, начиная от самой передовой техники и кончая вот этой вашей рубахой, чтобы мы были лучшими военными моряками во всем мире. И мы такими должны быть. Должны, потому что нам грозятся уже совсем другим оружием и войной, какими не грозились нашим отцам и дедам. Вот в чем наша романтика.

— Товарищ капитан третьего ранга! — воскликнул Кисель с лукавой улыбкой. — Что же вы не дали мне договорить, я то же самое хотел сказать, может быть, только в иной форме. Я, так сказать, для завязки беседы хотел… Положено же, чтобы после всякого мероприятия у матросов в головах что-нибудь полезное оставалось, а беседа для этого лучший метод.

Лицо Киселя выражало удовольствие: ведь ему удалось немножко погорячить замполита.

— Разве мы не понимаем, что борьба с атомщиками начинается вот с таких заплаток. — Кисель разгладил рукав рубахи. — С мелочей, как говорят.