– Тише, молчать, – отвечал учитель чистым русским языком, – молчать или вы пропали. Я Дубровский.

В этом месте у меня мурашки по телу побежали. До этого он говорил исключительно по-французски, как француз, а по-русски не понимал. Нарочно. Потому что выкупил за десять тыщ рублей настоящие бумаги у настоящего француза по фамилии Дефорж и выдавал себя за него. Но кончится все плохо. Эта Маша, которая его любит, выйдет замуж за другого. То есть Дубровский отобьет ее с отрядом разбойников, чтоб на ней жениться, а она скажет, поздно, мол, я обвенчана с другим и потому не могу венчаться с вами. Писец. И он куда-то пропадет. Вот заметьте, как хороший человек, так для него все поздно, и он пропадает. И еще заметьте, что Пушкин не чистенького маменькиного сынка выбрал в герои, а разбойника. Он же мог же при желании и чистенького выбрать. Значит, не мог. Или не было желания.

Хорошо бы знать по-французски. Мне кажется, если б у нас в школе был французский, а не английский, я бы его учил.

– Que desure monsieur? – спросил Дефорж, учтиво ему поклонившись.

Я собрался, как на войну.

– Ты твердо решил? – спросила Катька.

Я кивнул. И тогда она сказала:

– Я пойду с тобой.

Поэтому я был не один, а мы были вдвоем.

Путь нам преградил дежурный мент:

– Ребятишки, вы куда?

– Сюда, – сказал я.

Катька подтвердила:

– Нам сюда.

– А вы знаете, что здесь находится? – спросил мент.

– Еще бы, – сказал я. – Не знали б – не пришли.

– А зачем пришли? – спросил он.

Мент был немолодой, корявый и кривоногий. Но не злой. На лице написано, что не злой.

Можно считать, с него началось наше везение.

– Скажи ему, – сказала Катька.

– У нас важное дело, – сказал я.

– Какое? – спросил мент.

– Я не могу сказать, – ответил я. – Оно секретное. Касается человека, который вип . Поэтому мне нужно поговорить с самым главным здесь.

– Вип ? С самым главным? – повторил за мной корявый, как эхо. – А паспорта у вас уже есть?

Паспортов у нас еще не было.

– А как я узнаю ваши фамилии?

Катька сказала:

– Спросите и узнаете.

Она не хотела сострить, она просто сказала.

Корявый засмеялся:

– И кто ж вы будете? Брат с сестрой?

– Не, – сказал я, – я Королев, она Сухарева.

– А похожи, – сказал корявый.

Мы были непохожи, во всяком случае, до этого момента, но, наверно, он все же разбирался в людях, этот корявый, потому что не стал больше нас манежить, а тем более никуда не послал, а вытащил из верхнего кармана кожана уоки-токи и дунул в него:

– Стрелецкий, выйди, тут ребятишек надо проводить.

Стрелецкий вышел буквально через полминуты с вопросом:

– Кого к кому, Иван Федыч?

– Проводи Королева и Сухареву к капитану Мозговому, – ответил Иван Федыч.

Я хотел было встрять, что капитана мало, требуется генерал или, по крайней мере, полковник, но решил, что они здесь, как везде, субординацию соблюдают и придется пройти всех по рангу, пока не доложат, кому надо.

– Обоих? – уточнил Стрелецкий и еще пожелал уточнить у меня: – Она с тобой?

Тяжелый народ. Работа извилин у них тяжелая, кажется, слыхать, как скрипят.

– С ним, с ним, – подтвердил Иван Федыч.

Я не удержался и подмигнул ему как своему. И пошел за Стрелецким. А Катька пошла за мной.

В кабинете капитана Мозгового за спиной висел портрет президента Путина. И в двух других, куда нас по очереди завели, тоже висели портреты президента Путина. Интересно, их заставляют или они сами от себя его любят? Я слыхал, бывают люди, их называют альбатросы или что-то в этом роде, у них все бесцветное: волосы, ресницы, кожа. Капитан Мозговой был такой. Белый как мышь, а глаза красные, как у кролика. Смотрит на нас, будто до нашего прихода спал и пробудился не до конца, потому не может врубиться. Я ему объясняю, что у меня важное секретное дело, которое я могу изложить исключительно генералу или если не генералу, то полковнику, а он повторяет как заведенный:

– Излагайте здесь.

Но я вижу, что этот мышекролик ничего не решает, и говорю свое. А он скучным голосом свое:

– Я должен доложить вопрос, или говори, или не морочь занятым людям голову.

Катька щиплет меня за руку и шепчет:

– Говори.

И я сказал:

– Я хочу сделать признание, что это лично я подложил пакет с наркотой в квартиру Чечевицына отца.

– Стоп, стоп, – сказал мышекролик, и глаза у него воспалились еще больше. – Кому чего ты там подложил?

Я так и знал, что ментам трудно все понять с ходу, и собирался изложить по порядку один-единственный раз, но именно тому, кто мог сразу принять нужное решение, а не разным пешкам. Мне следовало настоять на своем, а у меня не получилось, и я заторопился, заспешил, и так, как хотел, солидно и спокойно, тоже не получилось. Катька сказала тихонько:

– Ты не спеши, ты говори, как мне рассказывал.

– А я так и говорю, – огрызнулся я.

Мышекролик сказал:

– Стоп, не дергаться, отвечай, кто тебе дал наркоту и кто такой Чеченицын отец, чечен?

Мне было не по душе, что он подвергал меня допросу, в то время как я пришел сам и собирался все рассказать сам, добровольно, а не по принуждению. Я так ему и сказал:

– Отвечать я не буду. Я могу сказать, а не отвечать. Не Чеченицын, а Чечевицын. Депутат Госдумы. Ариф Умаров. Может, и чечен, я не интересовался.