Присев на пенек, я огляделся вокруг. Приблизительно лишь пятая часть участка была очищена от растительности. Сколько еще потрясающих памятников былого величия майя таит в себе эта земля?

— Как вы думаете,— спросил я у Фаллона, — когда можно будет полюбоваться на весь этот город?

— Возвращайтесь сюда лет эдак через двадцать, — усмехнулся он. — Тогда вы, я думаю, получите полное представление о нем. В подобных делах нельзя торопиться, нужно дать возможность и следующему поколению поработать здесь, применяя новые методы. Я не намерен раскрывать более половины города.

Я задумчиво посмотрел на Фаллона. В свои шестьдесят лет он был полон решимости начать дело, которое ему явно было не под силу завершить. Возможно, привыкнув мыслить категориями столетий и тысячелетий, он обрел поистине космическое видение, чем разительно отличался от Холстеда.

— Жизнь человека слишком коротка, — с грустью сказал он, — но его творения сохраняют память о нем на века. Об этом и о человеческом тщеславии, замечательно написал Шелли [4] : «Я Озимандиас, царь царей, взгляни на рук моих творенья, о Всемогущий, и приди в отчаяние!» Но стоит ли нам отчаиваться при виде всего этого? Я считаю, что нет: ведь этот город — триумф людей, чья жизнь столь коротка. — Он вытянул перед собой руки, покрытые узлами вен и слегка дрожащие, и с горечью добавил: — Как жаль, что этой плоти суждено так скоро сгнить.

Разговор принимал слишком жуткий для меня оттенок, и я перевел его в другое русло:

— А королевский дворец вы уже обнаружили? — спросил я.

— Вы все еще мечтаете найти обшитые золотом стены? — усмехнулся Фаллон. — Виверо все воспринял превратно. У майя не было королей в нашем, понимании этого слова, у них был наследственный вождь, которого они называли Халач-уйник, — его-то Виверо и принял за короля. Еще у них был наком — верховный военачальник, избиравшийся сроком на три года. Сан жреца тоже передавался по наследству. Сомневаюсь, что у Халач-уйника имелся собственный дворец, но вон в том холме мы обнаружили крупное административное здание. — Он указал на соседний холм.

На мой взгляд, ничего особенного в нем не было, требовалось богатое воображение, чтобы представить себе там королевский дворец.

— Я понимаю, вам не хватает навыков, чтобы разглядеть то, что скрыто под землей, — сказал Фаллон. — Однако весьма вероятно, что именно туда Виверо приводили на суд к Халач-уйнику, который должен был решить его судьбу. Халач-уйник одновременно являлся и верховным жрецом, но Виверо этого не знал, он не читал «Золотую Ветвь» Фрезера.

В этом я недалеко ушел от Виверо, так что мне приходилось верить Фаллону на слово.

— Теперь нам предстоит избавиться от этих пней, — пнул он ногой пенек, на котором я сидел.

— Вы хотите подорвать их? — спросил я.

— Ни в коем случае! — испуганно воскликнул он. — Мы их выжжем вместе с корнями. К счастью, в дождевом лесу корневая система не глубокая — вы сами можете видеть, что это так.

— А золотой знак, так сильно потрясший воображение Виверо? Вы нашли его? — спросил я.

— Нет, и вряд ли найдем, — покачал головой Фаллон. — Мне думается, что это не более чем плод его больной фантазии: видимо, двенадцать лет плена не прошли для него бесследно. У него возникла религиозная мания, а возможно, и галлюцинации.

— С современной точки зрения, то же самое можно сказать о любом испанце шестнадцатого столетия, — возразил я. — Вряд ли здравомыслящими можно признать людей, истребляющих себе подобных исключительно из-за расхождений во взглядах на Бога.

— Так вы полагаете, что и понятие здравомыслия тоже весьма относительно? — покосился на меня Фаллон. — Возможно, вы правы. Современные войны станут для людей будущего свидетельством нашего безумия. А планы атомной войны тем более не могут родиться в нормальной голове.

Я подумал о Виверо, терзаемом угрызениями совести и глубоко несчастном лишь из-за того, что ему так и не удалось обратить дикарей в христианство. Но при этом он призывал своих сыновей без колебаний истреблять язычников, хотя и признавал, что это не совсем по-христиански. Совсем как мистер Пукль, изобретатель первого- пулемета: тот даже предлагал применять против христиан только круглые пули, а против турок — квадратные.

— Но если здесь было мало золота, — спросил я, — тогда где же Виверо раздобыл материал для изготовления своих зеркал?

— Золота здесь скопилось за многие века вполне достаточно, — пояснил Фаллон. — За двенадцать лет Виверо мог наворовать у своих богатых заказчиков его немало. К тому же зеркала сделаны не из чистого золота, а из сплава его с серебром и медью. Недаром испанцы упоминают о красном оттенке золота индейцев, а им оно обязано именно меди, которой у них было предостаточно.

Фаллон вытряс из трубки пепел.

— Что ж, мне пора заняться расписанием работ на следующую неделю, — сказал он. — Между прочим, Рудецки видел в лесу чиклерос. Я распорядился, чтобы никто не покидал лагерь и не шлялся по окрестностям. Это касается и вас.