Стрельба внезапно оборвалась, и я огляделся: Фаллон с дробовиком в руках устроился возле окна, возле двери с пистолетом в руке стоял Смит. Катрин лежала на полу и рыдала. Больше никого в домике не было.

— Где Рудецки? — каким-то чужим голосом спросил я.

Фаллон лишь покачал головой, в глазах его застыла боль.

— Боже мой! — воскликнул с горечью Смит. — Фоулер убит! Они изрешетили его пулями со всех сторон, я видел.

Вдруг снаружи раздался громкий голос из мегафона: говорил Гатт, Он явно намеревался навязать мне сделку.

— Уил? Ты меня слышишь, Уил? Я знаю, что ты там, я видел, как ты спрятался в домике. Мы продолжим наш деловой разговор?

Я молчал: спорить с Гаттом было бесполезно. Мы с Фаллоном переглянулись. Какой еще грязный трюк задумал американец?

— Сделку можно заключить на интересных для вас условиях, — гудел голос Гатта. — У меня тут есть ваш парень, Рудецки. Ты меня понимаешь? Ты понял меня, Уил?

Я облизнул пересохшие губы и прокричал в ответ: Покажи мне его живым — тогда и поговорим.

Наступила томительная пауза. Я лихорадочно размышлял, как поступить. Что бы я ни сделал, все было бесполезно. Гатт убил бы нас в любом случае. Но выдержу ли я, если станут мучить Рудецки? Этого я не знал. Ответом был смех Гатта.

— А ты не дурак,. Уил, ты сообразительный малый. Любопытно, старик Фаллон еще жив? Я полагаю, он тоже здесь, и еще два человека. Я даю вам час подумать — не более. Посмотрим, насколько ты крутой парень, Уил. Уверен, что у тебя уже сейчас дрожат поджилки.

Гатт замолчал, я взглянул на часы и обнаружил, что еще нет и семи утра. В глазах. Смита я прочитал презрение и ненависть: Гатт наговорил вполне достаточно, чтобы он заподозрил меня в измене. Ведь атака, лагеря началась тотчас же после моего разговор с Гаттом с глазу на глаз на окраине лагеря и произошла с безжалостной стремительностью.

— О какой сделке он говорил? — усталым голосом старого больного человека спросил меня Фаллон, откладывая ружье в сторону и медленно сползая по стенке на пол. Я посмотрел на Смита, сжимающего в руке автоматический пистолет.

— Что за сделка, в самом деле? — повторил вопрос Смит.

— Ни о какой сделке не может быть и речи, — сказал я.

— Но этот парень сказал, что можно договориться.

— Вряд ли тебе понравятся его условия, — холодно ответил я и поднял револьвер, заметив, как напряглась рука Смита.

— Хорошо, давайте перестреляем друг друга и избавим Гатта от ненужных хлопот.

Смит посмотрел на револьвер, нацеленный ему в. живот.

— Мне любопытно узнать, какую он предлагает сделку, — упрямо повторил он.

— Положи пистолет на пол,, потом поговорим,— сказал я. — Так мне будет спокойнее.

Все мысли Смита были написаны у него на лице. Не без колебаний он все-таки наклонился и положил пистолет у своих ног. Я расслабился и положил револьвер на стол. Все несколько успокоились после этого.

— Чего хочет Гатт? — не поднимая головы, спросил скрипучим голосом Фаллон. — Или кош?

— Он хочет, чтобы я нырнул и достал сокровища.

— А что случилось с Рудецки?

— Он мертв, ему повезло.

— Что значит — повезло? — прошипел Смит, трясясь от гнева.

— Гатт сказал, что будет мучить кого-то из вас до тех пор, пока я не выполню его требования. Он способен жечь человеку ноги паяльной лампой, резать его по кусочкам, короче — он готов на все. У него большая фантазия и немалый опыт в подобной работе.

— И вы позволите ему сделать это из-за каких-то паршивых побрякушек? — не глядя на меня, спросил Смит. Щека его нервно подергивалась.

— Я не смог остановить его, — сказал я. — Вот почему я сказал, что рад, что Рудецки и Фоулер погибли. Понимаешь, мы сбросили баллоны с воздухом в воду, а без них погружаться невозможно. С аквалангом на такую глубину опуститься нельзя.

Смит повернулся к Фаллону, лицо его исказилось от отчаяния и жалости к себе:

— Это вы, безумный старик, втянули меня в эту затею! Какое вы имели право?! Боже, что же мне теперь делать? Я не хочу умирать, я не хочу, чтобы меня пытали! — Он заплакал.

На Смита было больно смотреть, это был уже не мужчина. Гатт знал, как разрушить сердцевину человека, и дал этот час отсрочки вовсе не для размышлений и передышки. Это был прием опытного садиста. Катрин была в шоке, Фаллона грызли угрызения совести и рак, а Смит погибал от страха.

Я же страдал от бессилия. Я готов был выскочить наружу и разметать всех в стороны. Я был готов своими руками вырвать из груди Гатта сердце. Но ничего из этого все равно бы не вышло, и это действовало на меня убийственно.