— Ой, вот слава Богу, дожила, когда ты и сам зарабатывать стал. А то уж думала, и не доживу… — Ей было все равно, остроносые они или какие еще, сколько стоят, и где их сшили, — она была счастлива, что он купил их на собственные деньги. Она очень изменилась после инсульта, движения ее стали скупо-осторожны, замедленны, она вся словно бы полегчела и часто улыбалась такой вот благостно-тихой, обращенной в себя улыбкой — как бы каким-то своим чувствам, что жили в ней, не выходя наружу. — А от тебя вроде пахнет, — сказала она все с той же улыбкой — словно то, что он выпил, тоже ее радовало.

— Ничего не пахнет, — сказал Лёнчик. Ничуть не опасаясь, что она выдаст его родителям. Он видел по ней: не скажет ничего.

Обратно в Дом культуры он отправился в своей обнове. Продавщицы были правы: до Дома культуры было не то что до дома, топать и топать — и подошвы ног будто жгло. Но ему это было нипочем. Пришкандехать к ребятам в таких корочках!

Компания, ходившая к Лёньке Любимову слушать Джони Холлидея, уже вернулась, стояли всей кучей перед гримуборными в коридоре, обсуждали пленку и ботинки Лёнчика увидели сразу. Ураган восторженно-завистливого гама, поднявшийся вокруг Лёнчика, преобразуй его в электрическую энергию, мог бы, наверное, питать энергией сценические прожектора весь предстоящий спектакль, — Лёнчик был сполна вознагражден за пытку морозом, которой подверг себя.

Ноги, однако, в тепле после мороза стало ломить так — хоть стони. Лёнчик забрался в закуток в конце коридора, где за ширмой стоял старый продавленный диван, стащил с ног обнову и, в самом деле невольно постанывая, стал растирать подошвы, сгибать-расгибать пальцы руками. Его даже кольнуло страхом, как он пойдет обратно.

За этим занятием его и застала руководитель кружка Галина Алексеевна.

— Вот ты где! — произнесла она. — Ну-ка дыхни на меня!

— Зачем это? — поднялся Лёнчик с дивана.

— Дыхни-дыхни, — потребовала Галина Алексеевна.

— Не буду я ничего дышать, что это я должен! — воинственно ответил Лёнчик.

Воинственность его была вполне саморазоблачительна, но Галина Алексеевна еще и подалась к нему, ноздри ее протрепетали — и она отшатнулась.

— Тоже пил, правильно мне сказали! — воскликнула она. — Тащит перегаром, как от последнего алкаша. И собираешься играть?

— А что? — Лёнчик смущался, но раскаяния в нем не было. — Еще как играть буду!

Негодование, с которым Галина Алексеевна подступила к нему, сменилось в ее взгляде укоризненным сожалением.

— Настоящих актеров из себя корчите? — сказала она. — Мэтров провинциальных из погорелого театра? Чтоб ты знал, все эти провинциальные алкоголики ничем хорошим не кончали!

Галина Алексеевна играла раньше в областном драматическом театре, у нее было амплуа инженю — воздушной романтичной героини, но после родов она располнела, роли поплыли мимо нее, и ей пришлось оставить театр.

— Да мы чего там, — Лёнчик наконец почувствовал потребность хоть как-то оправдаться, — немного совсем. С елочных-то.

— С елочных-палочных, — передразнила его Галина Алексеевна. И указала взглядом на Лёнчикову обнову на полу. — А это с чего? Слух по коридору так и гремит-катается. Тоже с елочных?

— А с каких же. — Лёнчику было приятно, что Галина Алексеевна обратила внимание на его ботинки. — Классные корочки, да? Тридцать рэ. Триста по-старому.

— Тридцать рублей! — Галина Алексеевна покачала головой. Но не одобрительно. А, показалось Лёнчику, сокрушенно. — Вижу: артист! Что получил — то спустить. И бегать с голодным брюхом.

— Ну почему уж так, — пробурчал Лёнчик.

— Так, так! — снова покачав головой, подтвердила Галина Алексеевна. — Будешь в театральный поступать? Если будешь, позанимаемся с тобой отдельно, подготовимся. Чтобы творческий конкурс пройти. Научу кое-каким штучкам.

У Лёнчика счастливо обмерло сердце. Он ощутил всю точность этого выражения: сердце счастливо обмерло. Вот, точно: обмерло, и счастливо. Галина Алексеевна предлагала свою помощь в подготовке к конкурсу ему! Это было не просто лестное предложение. Это было исключительное предложение. Такого удостаивался редко кто. Только самые-самые.

— Спасибо, Галина Алексеевна, — конфузясь, пробормотал он. — Я только не знаю еще — буду ли. Не решил.

— Ну, решишь — скажешь, — через паузу проговорила Галина Алексеевна. — Задатки у тебя есть. Я не только это, — Галина Алексеевна указала на ботинки внизу, — имею в виду.

Она ушла, а он обнаружил, что ноги больше не ломит. Они согрелись! В одно мгновение, буквально сейчас. Счастье переполняло его. Жизнь расстилалась впереди безбрежным океаном этого счастья, оно было сродни Тихому, или Великому по своей безбрежности, плыви, как Колумб, отыскивающий Индию, не найдешь Индию, так попадешь в Америку.