Около военкоматовского крыльца клубилась толпа. В какой-то миг Лёнчик обнаружил, что его отнесло от всех своих в сторону, рядом лишь Вика. Он принялся было протискиваться обратно, но Вика остановил его. Быстро огляделся вокруг и проговорил — с досадой и приглушенно, так, чтобы, кроме Лёнчика, никто больше не услышал:

— Зря ты не сказал мне о повестке.

— Да я хотел, — отозвался Лёнчик. — Зашел к тебе, а ты, Жанка говорит, на скачках. Я к тебе на скачки, а тебя уже и там нет.

— Еще раз зайти мог, — чуть не в ухо Лёнчику выдохнул Вика. — Отмазали бы тебя от армии. За милую душу.

— Как это?

— Элементарно, — дохнул в ухо Вика. — Я с этими ребятами, понимаешь с кем, тоже, как батя, закорешился. Они под контролем всех и каждого держат, мышь не проскользнет. Обещают меня к бате выпустить проведать. Они всё могут. Было бы мне известно, что тебя заметают, я им нужен, поговорил бы — они б мне пошли навстречу. Им это — отмазать тебя — никаких трудов. Знаешь как их боятся?!

Лёнчик почувствовал к Вике что-то похожее на зависть. Вика жил жизнью, какой не было ни у кого, — полной особого содержания и таинственности. Жанка ошибалась, когда говорила о брате с пренебрежением.

— А зачем ты им нужен? — не удержался, спросил он.

— Значит, нужен. — «Что ж тут непонятного» было в Викином взгляде. — Может быть, мне потом, как бате, задание будет.

Лёнчик поймал себя на том, что чувство, похожее на зависть, становится нестерпимым. Но еще нестерпимее было осознавать его в себе.

— Да нет, — будто отталкивая от себя Вику, сказал он, — зачем меня отмазывать. Призвали так призвали.

Широкая, как ворота, двойная филенчатая дверь военкомата открылась, и изнутри на крыльцо вышагнул военный с погонами, на которых было по одной большой звездочке.

— Есть еще с повестками? — громко вопросил он.

Лёнчик помедлил с ответом и отозвался:

— В наличии!

— Не «в наличии», а «есть, товарищ майор!» — сурово и все так же громко ответил ему военный. — Заходи давай, «в наличии», — указал он подбородком на широкие военкоматовские двери.

Взявшись за ручку двери, Лёнчик оглянулся. Взгляд выхватил в толпе внизу отца, мать, брата, сестру.

— Давай-давай, — подтолкнул его в спину майор. — Твое место там, внутри.

Коридор военкомата был полон народа.

— Сидор свой бросай, — указал майор на груду рюкзаков и чемоданов в углу. И распорядился следующим шагом новой Лёнчиковой жизни: — В пятую комнату, за мной!

В пятой комнате за письменными столами с обтянутыми дерматином столешницами сидели двое: военный с тремя маленькими звездочками на погонах и женщина в обычной гражданской одежде.

— Принимай, товарищ старший лейтенант, еще одного гаврика, — произнес майор, впуская Лёнчика в комнату, и вышел обратно в коридор, закрыв за собой дверь.

Старший лейтенант молча указал Лёнчику на стул перед своим столом и, когда Лёнчик сел, коротко потребовал:

— Паспорт!

Лёнчик извлек из кармана брюк паспорт, отдал его старшему лейтенанту, тот раскрыл первую страницу, сверил, прыгнув взглядом, личность Лёнчика с фотографией, отыскал его имя в списке, после чего взял паспорт со стола, отодрал страницы от корешка, разорвал их пополам и перекинул останки паспорта на стол женщине. Женщина так же молча, как он, взяла бывший Лёнчиков паспорт, поднялась и прошла к черной голландской печи в углу комнаты. Подняла с железного листа перед печью полено, подцепила им дверцу печного зева и раскрыла ее. Внутри, жарко играя переливами малинового, весело шаяли раскаленные угли. Лёнчик еще пытался осознать происходящее — паспорт оказался в печи и листы его, закручиваясь вверх, тотчас вспыхнули. Как он догорел, Лёнчик уже не увидел: женщина скрыла малиновый зев за дверцей.

— Пересядь, — ткнул старший лейтенант пальцем в сторону ее стола.

Лёнчик пересел на стул, стоявший около стола женщины. Та, достав из сейфа рядом с печью какую-то красную книжицу, приблизилась к столу, села, положила книжицу перед собой, и Лёнчик увидел на обложке: СССР, Военный билет, Министерство обороны.

— Что, прямо вот сейчас — и военный билет? — растерянно спросил он. Как-то все быстро и слишком неожиданно происходило, он не успел приготовиться к столь решительным переменам.

— А ты бы хотел, чтобы в армии телились, как в детском саду? — отозвался вместо женщины старший лейтенант. — Прямо сейчас. Конец гражданке, Леонид Поспелов. Принадлежишь Родине.

Женщина, согнувшись над столом, бегала по развороту военного билета авторучкой, Лёнчик смотрел, как заполняются в нем все новые и новые графы, и вот теперь наконец до него дошло окончательно — то, что так коротко сформулировал старший лейтенант: конец гражданке.

— Распишись, — двинула к нему по столу заполненный военный билет и подала авторучку женщина.