Что означает в такой реальной ситуации совет оппонентов В. Путина в России и на Западе начать переговоры с «умеренной частью» чеченского Сопротивления и заменить силовое воздействие политическим урегулированием? Еще осенью 1999 года премьер Владимир Путин начал проводить интенсивные переговоры с умеренными кругами чеченского общества и с теми религиозными деятелями этой республики, которые были недовольны насаждением в ней радикального вахаббизма. Речь шла не только о переговорах с муфтием Чечни Ахматом Кадыровым, но и о переговорах с другими влиятельными тейпами и кланами, включая, например, братьев Ямадаевых, вооруженные отряды которых контролировали Гудермес, второй по величие город Чечни. Переговоры шли и с другими деятелями и группами, включая видных представителей чеченской диаспоры в Москве. Это и было политическое урегулирование, которое сочеталось, конечно же, и с силовым давлением.

Успех пришел не сразу, но он сегодня очевиден. В Чечне сформировалось дееспособное руководство республикой, которое не было поколеблено и после убийства самого А. Кадырова.

Кого в нынешней Чечне представлял до своей гибели Аслан Масхадов, которого оппоненты Владимира Путина старались навязать ему в качестве партнера для новых переговоров? Масхадов был влиятельным лидером боевиков в 1994–1996 годах не только благодаря военному опыту, но и потому, что он был тогда более умеренным. Он не был фанатиком, и не участвовал ни в похищениях людей, ни в захватах заложников, ни в террористических акциях тех лет. В 1997 году он избран президентом Чечни. Граждане Чечни отдали ему больше голосов, чем другим кандидатам, включая и Зелимхана Яндарбиева, именно потому, что Масхадов считался более умеренным лидером, и многим жителям Чечни казалось, что он будет ладить с Россией.

Но Масхадов не смог получить реальную власть в республике, он не смог взять под свой контроль главные отряды боевиков в Чечне, включая в первую очередь отряды Басаева и Хаттаба. События 1999 года происходили в Чечне и в Дагестане без участия, а нередко даже без ведома Масхадова. Реальная оппозиция вахаббитам и радикалам оказалась на стороне А. Кадырова или среди его союзников, а самая радикальная часть бывших полевых командиров и боевиков первой чеченской войны пошла за Басаевым.

Хаттаб вел за собой арабских наемников. Масхадов оказался слабой фигурой, не имеющей ни денег, ни влияния, но он был удобен как декоративная фигура и как прикрытие для экстремистов. В октябре и ноябре 1999 года он еще сидел в своем президентском кабинете в Грозном, но в полном одиночестве. Еще до окружения Грозного, при первых сильных бомбардировках столицы Чечни, из города началась стихийная эвакуация женщин, пожилых людей и детей – главным образом в Ингушетию.

Один из корреспондентов принадлежавшей Борису Березовскому газеты «Коммерсантъ» сумел в конца октября проникнуть в Грозный и даже встретиться с Масхадовым. Через несколько лет он вспоминал: «Жить дальше в Грозном никто не собирался – в Ингушетию двигался нескончаемый поток грузовиков и легковушек, забитых домашним скарбом. Но было одно место в Грозном, где еще собирались люди. Это всем известная еще с прошлой войны площадь Минутка. Там находился единственный переговорный пункт со спутниковой связью, и оставшиеся в городе пытались узнать о судьбе тех, кто уехал. На рынках Грозного ни продавцов, ни покупателей. Лишь изредка кто-то предлагал товары первой необходимости. Пропали даже попрошайки с улиц. Зато появились мародеры. Безлюдным был и президентский дворец, еще две недели назад бурливший как муравейник. Я миновал пустую будку постового, беспрепятственно вошел внутрь здания. На третьем этаже в приемной президента сидел один вооруженный чеченец. – Ты для чего пришел? – спросил он, лениво подняв на меня взгляд. Я к президенту. Хочу интервью взять. – Иди. – Он один? – Один, совсем один. – Масхадов сидел за столом в глубине огромного пустого кабинета. Он встал мне навстречу, ответил на приветствие и усталым голосом произнес: "Спрашивай". – "Вы будете воевать с Россией?" – "А у меня есть другой вариант?" – Мы говорили с президентом два часа. За это время на его столе ни разу не зазвонил телефон, никто не постучался в дверь кабинета» [40] .

Через интернет Масхадов иногда выступал с осуждением Басаева и некоторых других радикальных боевиков. Он пытался отмежеваться и от нападения террористов на Театральный центр в Москве в 2002 году, и от нападения на школу в Беслане в 2004 году. Он неоднократно осуждал как действия Басаева, так и политику Москвы в Чечне, которая проводит якобы «геноцид чеченского народа». Но все это говорилось для слушателей на Западе, так как ни в Чечне, ни в России, ни в стане террористов Басаева все эти заявления Масхадова уже давно никто не принимал всерьез. Известно, что как 1, так и 2 сентября не только Александр Дзасохов, но и Руслан Аушев пытались связаться с Масхадовым, используя все известные им каналы связи.

Им удалось поговорить только с представителями Масхадова в Баку и в Лондоне. Но из всего этого ничего не вышло, так как Масхадов от разговора с Дзасоховым или Аушевым уклонился. Лишь через несколько дней после трагической развязки Масхадов заявил, что он отдаст Ш. Басаева под суд за нарушение мусульманских законов – но только «после окончания войны». Масхадов и Басаев не были противниками. Они были союзниками, а по большому счету и соучастниками.

Для рядовых боевиков и для большинства полевых командиров в Чечне и в других джамаатах главным мотивом их действий являются не национальные или религиозные мотивы, а деньги. Для них, как и для профессиональных киллеров, это работа, за которую хорошо платят. Этот же мотив является главным и для наемников из арабских и из некоторых других стран. Для шахидов и шахидок-смертников движущей силой является месть или религиозный фанатизм. Общий бюджет террористической войны против России составляет, по подсчетам экспертов из спецслужб, до 100 миллионов долларов в год, из которых больше половины направляют сюда как «Аль-Каида», так и другие экстремистские и террористические организации – главным образом из арабского мира.

Эти группы думают не о чеченском народе и не об Аллахе, а о контроле за Северокавказским и Кавказским регионами и о каспийской нефти. Известно, что генерал Джохар Дудаев, стоявший во главе Чечни в начале 90-х годов, не был религиозным человеком. Он не только противился распространению вахаббизма в Чечне, но и готовил закон о запрещении этого радикального движения в исламе. Однако Ш. Басаев и его окружение приняли вахаббизм и его планы. В этих планах – обращение в вахаббизм всего населения Чечни, Ингушетии и Дагестана – республик, где мусульманское население составляет большинство. К этому ядру предполагалось присоединить относительно небольшие республики: Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию и Адыгею.

Более отдаленные планы, составляемые где-то далеко от Чечни, предусматривали распространение вахаббизма на Башкирию и Татарию. С другой стороны – из Афганистана планировалось прорваться сначала в Узбекистан, а затем подчинить всю Среднюю Азию и Казахстан. Вместе с Нижним Поволжьем и даже Челябинской и Оренбургской областями вся эта огромная территория должна была бы составить некий вахаббитский халифат.

Конечно, всякий разумный человек может оценить подобные планы как авантюризм. Однако мы хорошо знаем, и не только по опыту XX века, что любая радикальная идеология крайне авантюристична и агрессивна. Подобная болезнь агрессии была присуща и христианской церкви в Западной Европе в средние века. Но «мусульманство переживает сегодня свое средневековье, и мне это нравится», – сказал мне один бывший народный депутат СССР, принявший мусульманство и переехавший в Сараево.