Никандр заявил о своей любви и вызвал принца де Пука на дуэль. Король поразился спокойствию принца де Пука, который от природы был совсем не глуп, и должен был понимать, что дуэль с волшебником ему не выиграть.

— Я принимаю вызов, — с пафосом провозгласил де Пук, — я готов ради принцессы сделать все, что угодно.

— Все, что угодно?

— Конечно.

— Тогда будем драться на мечах. Прямо сейчас.

В разговор вмешался король. Он поднялся со своего места и провозгласил:

— Никто не будет драться сейчас. Я объявляю поединок на рассвете.

Все разбрелись по королевскому дворцу в раздумьях.

А поутру затрубили фанфары и все направились к главной арене. Де Пук уже был там и выглядел удивительно спокойным. Волшебник появился намного позже и был явно не в себе.

Фанфары призывно протрубили еще раз, возвещая о начале поединка. Яркие и горячие лучи солнца коснулись края арены, волшебник поднял меч и после стремительной атаки отрубил голову де Пука.

По трибунам пронесся вздох удивления, смешанного с ужасом. Меж тем волшебник молча убрал свой меч и внимательно взглянул на Мелинду, которая, по указанию короля, представляла собой воплощение скорби по страшной потере. И в это самое время голова де Пука вдруг повернулась к Никандру и произнесла:

— Неплохой удар, поздравляю.

Голова принца покатилась к туловищу, взобралась на плечи и, прокрутившись пару раз по часовой стрелке, удобно устроилась на шее.

Волшебник, меж тем, загадочно произнес: «Я видел все, что хотел увидеть». Затем сел верхом на своего коня и поскакал прочь. А король только усмехнулся. Он ведь один из немногих знал, что волшебник Никандр — отец принца де Пука. Он ожидал этой проверки и был доволен, что Мелинда его не подвела.

Понемногу все успокоились, и торжество продолжалось всю следующую неделю. А потом принц с невестой уехали в свой замок, где и стали жить по соседству с королем. У принца не было ни особых военных побед, ни иных свершений, он просто и счастливо жил с Мелиндой, и было у них восемь детей.

И, словно по странной иронии судьбы, четверо его детей были удивительно похожи не него, а другие четверо — напоминали короля.

А когда де Пуку настало время покинуть этот мир, его отец, великий маг и волшебник, превратил принца в маленького зверька, наделил красноречием и послал в далекие и неведомые миры…

Прогремел гром, и я проснулся. Растаяли помпезные замки и лукавый король со всей своей челядью. За окном все плакал и плакал о ком-то нескончаемый дождь. Хотелось думать, что не обо мне. Я пошел вниз за фирменным кантебрийским вином, думая о недавнем сне. Уж больно необычным он был. И тут я совершенно явственно вспомнил, что принца в моем прерванном сне звали Василием.

Пуговица с тоненьким витым золотым ободком и большой буковкой «N» в центре своей красивой и пузатой сущности очень гордилась, что находится на новом парадном королевском камзола. Причем она была не из тех, обычных матерчатых или металлических, банальных, не отличимых друг от друга многочисленных сестер-близнецов, застывших в парадном ряду себе подобных. Вот уж нет, никоим образом.

Она была одной-единственной и неповторимой пуговицей правого рукава. И когда король повелевал, он поднимал правую руку, и солнце загадочно и таинственно играло именно с ней, с пуговицей правого рукава. Рядом с ней никаких других пуговиц-конкурентов просто не было и не могло быть. Вот таковым было изящество лукавого дизайна нового костюма монарха. И она, горделивая пуговица-пузяка с правого рукава парадного королевского камзола, посылала отраженный луч солнца на придворных кавалеров двора, хитроватых советников и министров, дрожащих слуг и изящных светских дам. И все были довольны получить кусочек божественного солнца, отраженного от величия самого державного правителя тех мест. А больше всех сияла своей важностью и значимостью пуговица-пузяка, посылавшая этот царственный свет. Она искренне верила в то, что без нее не было бы у короля такого блеска, величия и важности властелина.

Бывал я на королевских приемах в Кузинаках не раз и знаю, что король довольно часто меняет камзолы. И пуговицы новых поколений, надуваясь от собственной весомости, даже и не думают, сколь короток их век. До них не доходит, что весь их блеск — лишь отсвет далекого солнца, без которого нет у них не будет ни славы, ни света. Вот так, думая о пуговицах, часто вспоминаю я людей, которые как будто пришиты белыми нитками, подобно блестящим пуговицам-пузякам, на государев парадный камзол. Они полны собственной важности и совсем не понимают, что со всей их спесью и бахвальством лишь пуговицы. Причем многие из них к тому же декоративные, просто деталь отделки парадного платья. И не более того. Так, приятный пустячок.

Стали и в наших далеко не сказочных демократиях появляться такие высокомерные вельможные люди-пузяки, подобные парадным пуговицам короля. И понимают они всю ничтожность своего положения только тогда, когда выходят из моды или государь просто так, для разнообразия или по какой-то еще лишь ему известной причине меняет свой мундир. А бывает, что отрываются эти глупые пуговицы и падают со своего высокого места, думая, что произошла ошибка или несчастный случай и их обязательно поднимут, отмоют и непременно возвратят на прежнее теплое местечко. Недалекие и самовлюбленные создания — эти королевские блестящие пуговицы-пузяки, просто до абсолютного безобразия глупые. А может быть, это характерно для всех блестящих? Как знать…