— Но однажды ее песня, приносившая радость всем, кто ее слышал, долетела до ушей завистливой ведьмы.

— Непременное осложнение, — заметила Джуд, и Эйдан улыбнулся.

— Если история хорошая, в ней обязательно должно быть осложнение. У той ведьмы было черное сердце, и чарами своими она пользовалась во зло. Из-за ее заклятий скисало молоко, а рыбацкие сети вытаскивали из моря пустыми. С помощью своих чар она превращала свое мерзкое лицо в красивое, но когда она пыталась петь, лягушачье кваканье казалось музыкой по сравнению с ее пением. Ведьма ненавидела девушку за ее певческий дар, а потому наложила на нее заклятье немоты.

— Надеюсь, подразумевается исцеление — прекрасный принц?

— О, лекарство, конечно же, было, ибо добро всегда должно побеждать зло.

Джуд улыбнулась, потому что тоже верила в это. Вопреки логике она всегда верила в счастливый исход. В этом мире утесов и зеленеющих холмов, синего моря со скользящими по нему рыбацкими суденышками и тепла, льющегося в ее тело от крепкой руки Эйдана, счастье навеки казалось не только возможным, но неотвратимым.

— Обреченная на молчание девушка теперь не могла выразить в песнях всю радость своего сердца. Ведьма спрятала ее голос в серебряную шкатулку и заперла ее на серебряный ключ. И там плененный голос звучал сквозь рыдания.

— Почему все ирландские легенды такие печальные?

— Неужели? — искренне удивился Эйдан. — Они не столько печальные, сколько трогательные. Поэзия обычно рождается не в радости, а в грусти.

— Наверное, ты прав. — Джуд рассеянно поправила разметавшиеся на ветру волосы. — А что было дальше?

— Пять лет девушка бродила по холмам и полям, и по утесам, как мы с тобой сейчас. Она слушала пенье птиц, музыку ветра в траве, мерный шум прибоя и все это хранила в себе, пока ведьма наслаждалась страстью и чистотой ее голоса, который только она одна и могла слышать.

Когда они поднялись на утес с возвышающимся над ним древним собором и круглой башней, Эйдан повернулся к Джуд, откинул с ее лица волосы, с которыми все играл и не мог наиграться ветер, и спросил:

— А что было дальше?

— Ты меня спрашиваешь?

— Расскажи, что было дальше.

— Но это твоя история.

Эйдан наклонился, сорвал маленький белый цветок, пробившийся сквозь трещины в камнях, и осторожно воткнул в ее волосы.

— Расскажи мне, Джуд Фрэнсис, чего бы хотела ты.

Джуд подняла руку, чтобы коснуться цветка в волосах. Эйдан сжал ее запястье и вопросительно поднял брови, ожидая ответа. Она подумала, пожала плечами.

— Ну, может быть, так. Однажды в тех краях появился прекрасный юноша на белом коне. Его конь был изможден, доспехи тусклы и искорежены. И сам юноша был изранен в сражении, он сбился с дороги, а до его дома путь был неблизкий.

Закрыв глаза, Джуд ясно видела то, о чем рассказывала. Зеленые холмы и тенистые леса, и израненного воина, тоскующего по дому.

— Когда он въехал в лес, его окутал такой туман, что он ничего не видел и ничего не слышал, кроме биения своего сердца. И с каждым ударом сердца он все яснее понимал, что смерть его близка. Вдруг он увидел ее. Девушка шла к нему сквозь туман, словно переходила вброд серебристую реку. Она пожалела юношу, отвела к себе, лечила его раны и ухаживала за ним в полном молчании. И хотя она не могла утешать его словами, ее нежность исцеляла его. Так они полюбили друг друга без слов, но ее сердце разрывалось от желания рассказать, спеть ему о своем счастье и своей любви. Без колебаний и сожалений согласилась она поехать с ним в его родные края, согласилась покинуть семью и друзей и навсегда оставить тот волшебный дар, что был заперт в серебряной шкатулке.

Джуд так отчетливо видела и чувствовала то, о чем говорила, что тряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения. Она прошла между покосившимися надгробиями к круглой башне, оперлась о нее спиной. Внизу сверкала синими искрами бухта, покачивались красные рыбацкие лодки, но она не видела их, увлеченная своей историей.

— Что было дальше? — спросила она Эйдана.

— Девушка села с ним на его коня, — продолжил Эйдан, подхватывая нити повествования, которые оставила ему Джуд, так легко, будто они были его собственными. — Она взяла с собой только верность и любовь и взамен не просила от него ничего, кроме его верности и любви. И вдруг в это самое мгновение серебряная шкатулка, которую сжимали алчные руки ведьмы, раскрылась сама собой. Плененный голос вырвался на свободу и золотым потоком хлынул прямо в сердце девушки. Она мчалась на коне со своим возлюбленным и пела, и ее голос звучал еще прекраснее, чем прежде. И снова умолкали птицы и улыбались ангелы.

— Да. Идеальная история, — вздохнула Джуд.

— У тебя дар рассказчика.

Его слова обрадовали ее, воодушевили, но вдруг она снова почувствовала неловкость.

— Нет, ничего подобного. Просто легко было продолжать за тобой.

— Ты оживила эту историю своим рассказом, пожалуй, в тебе все-таки осталось что-то ирландское. Ну, вот, — прошептал он удовлетворенно. — У тебя смешинки в глазах и цветок в волосах. Теперь ты разрешишь мне поцеловать тебя, Джуд Фрэнсис?

Осторожность иногда требует быстрой реакции. Джуд нырнула под его руку.