На карточке компартии был изображён её традиционный символ — красный петушок. Наблюдатели при подсчёте голосов были только от двух партий — AD и COPEI, чем они и пользовались: сговорившись, приписывали «по очереди» голоса коммунистов своим кандидатам.

«Кукареку, это для меня!»

«Кукареку, это для тебя!»

«Голосов, поданных в Сан-Карлосе за коммунистов, было немного, — вспоминал Чавес, — но и эти голоса были украдены под крики „кукареку“. Вначале это рассмешило меня, но потом вызвало возмущение. Я изложил всё, чему был свидетелем, в рапорте и вручил моему начальству. Принесло это мне одни проблемы: „Вы не должны вмешиваться, это не ваше дело“. В итоге я получил нагоняй и едва не попал под арест».

Между тем армейская жизнь шла своим чередом. Уго повышал офицерскую квалификацию на различных курсах, вовремя получал новые звания. Брат Адан окончил университет. Сначала он работал в Мериде, потом со своей семьей вернулся в Баринас.

Если Уго ещё не определился с политическим выбором, то Адан уже состоял в Партии венесуэльской революции (PRV) [28] . В конце 1979 года к нему обратился член нелегального аппарата партии Нельсон Санчес. По заданию Дугласа Браво [29] он занимался подбором перспективной военной молодёжи для задуманного проекта «военно-гражданского восстания». Браво сделал выводы из партизанской эпопеи 1960-х годов: кубинский опыт для захвата власти в Венесуэле не пригоден, надо менять стратегию. Вовлечение в революционную борьбу националистически настроенных военных казалось перспективным, поскольку в вооружённые силы Венесуэлы набирали молодёжь из малообеспеченных слоев населения. По теории Дугласа Браво, заряд «социальной ненависти» у части военнослужащих был настолько силён, что даже после суровой муштры и «промывания мозгов» их можно было рекрутировать в организацию. Расчёт оказался верным. За несколько месяцев работы были установлены первые контакты среди сержантского и младшего офицерского состава.

Нельсон Санчес вспоминал: «Адан Чавес нам сказал, что у него есть брат, который обладает определенными задатками революционера, и он поговорит с ним… Адан выполнил обещание… Уго конспиративно, загримировавшись до неузнаваемости, побывал на нескольких встречах, послушал, о чём говорят на них студенты и представители народа. Потом, где-то в январе — феврале 1980 года, Адан подтвердил, что его брат хочет участвовать в нашей работе и стать членом организации по подготовке гражданско-военно-религиозной боливарианской революции». Только после этого Нельсон Санчес лично встретился с Уго, обсудил с ним условия работы и представил лидеру Партии венесуэльской революции Дугласу Браво. Легендарный партизанский команданте поначалу осторожно отнёсся к молодому офицеру, прощупывал со всех сторон, особенно «по идеологической части». Впечатление о «новобранце» было не слишком благоприятным: «Незрелый!» Но потенциальные возможности и способности лейтенанта для привлечения военной молодёжи в партию были несомненными: он контактен, напорист, энергичен, обладает даром убеждения.

К этому времени Уго уже был переведён из провинции в Каракас и продолжал службу в качестве спортивного организатора в Военной академии. Авторитета и влияния на кадетов ему было не занимать. Сегодня это кадеты, завтра — командиры боевых частей. Вот когда его парни скажут решающее слово.

Позднее Санчес с похвалой отзывался о вкладе новобранца в работу нелегального аппарата партии: «Уго Чавес всегда проявлял методичность и настойчивость, старался оказывать внимание офицерам, которых привлёк к делу. Многие из них после окончания академии были направлены на службу в глубинку, и Чавес, чтобы сохранить с ними связь, в свободные от службы дни отправлялся в далёкие гарнизоны: по-братски поддержать друзей, обсудить текущие политические события. Чавес заботился об укреплении своего лидерства и был самым эффективным офицером в подпольной структуре. Он обладал огромным чувством принадлежности к организации, делал всё возможное для повышения её боеспособности. Чавес добивался того, что было намечено, потому что твёрдо верил в правильность избранного пути».

Нужно отметить, что отношения с PRV у Чавеса складывались сложно. Он так объяснял причины: «Некоторые левые хотели манипулировать нами, опираясь, возможно, на идею, что мы, военные, должны быть своего рода вооружённой рукой политического движения. У меня не обошлось без стычек с Дугласом Браво… Моя уверенность в том, что Дуглас ошибается, заставила меня в большей степени сблизиться с партией „Causa R“, которая тогда больше работала среди народа, что было жизненно важным для видения гражданско-военной борьбы, которое начинало созревать во мне. Я уже тогда очень ясно осознавал необходимость связи с массами, а этого не было в партии Дугласа. Напротив, в партии „Causa R“ я ощущал присутствие масс».

Об основателе этой партии Альфредо Манейро Чавес отзывается с неизменным уважением. Один из свидетелей их знакомства вспоминал: «Альфредо сказал младшему лейтенанту, что надо иметь терпение, что в стране не произойдёт ничего значительного в течение многих лет, потому что для иного варианта развития событий не сложились условия: „Поэтому старайся не рисковать, продвигайся по службе, формируйся политически, готовь кадры и будь особенно внимательным и ответственным к делам организации. Сейчас трудно сделать что-то значимое, поэтому надо работать спокойно. Будущие успехи заключаются именно в этом: не быть разоблачённым. Сейчас важнее печатный станок, чем автомат. Надо иметь терпение, накапливать силы до того времени, когда будет смысл сменить этот станок на автомат“. Лейтенант хорошо понял его. Когда он ушёл, Альфредо сказал: „Настанет день, когда мы поднимем восстание с помощью этого младшего лейтенанта“». С самого начала приобщения к конспиративной работе Чавес отказывался быть пассивным исполнителем чужой воли. Он искал свой путь. Первым опытом стало формирование в рядах армии «Движения Боливарианской революции» [30] — «MBR-200». Цифра 200 появилась в названии потому, что в 1983 году страна готовилась к празднованию 200-летия со дня рождения Симона Боливара. Идея Уго назвать движение «MBR-200» была единодушно одобрена подпольным руководством.

Год 1982-й начался для Уго печальным известием: 2 января скончалась Мама Роса. Ещё несколько дней назад, на Рождество, он был в Баринасе, в доме родителей, разговаривал с нею, утешал, говорил, что болезнь её излечима. На самом деле надежды не оставалось никакой. Адам показал ему рентгеновский снимок её лёгких, от которых не осталось почти ничего.

В одном из углов комнатушки Росы Инес Уго устроил pesebre —традиционную композицию на тему рождения Иисуса Христа. Мама Роса с интересом наблюдала за его работой, давала советы, улыбалась, когда Уго доставал из корзины хорошо знакомые ей фигурки младенца Иисуса, Девы Марии, святого Иосифа, пастухов и овец. Из картона, фольги, бумаги и зеркала, подкрашенного синей краской, он соорудил пещеру, колыбель, озеро и небо с большой Вифлеемской звездой. Много раз в прошлом Уго сооружал для Мамы Росы рождественские сценки, но это pesebre— он это предчувствовал — было для неё последним.

Дни в Баринасе пролетели быстро, надо было возвращаться в Военную академию. «Мне было очень тяжело уезжать, — вспоминал Чавес, — но иного выхода не было. Прощаясь с Мамой Росой, обнимая её, я плакал, и она мне повторяла: „Тихо, тихо, сын, не плачь, с таким количеством таблеток и лекарств я снова стану здоровой“… Я смотрел в её глаза, и что-то в глубине души мне говорило: „Я больше тебя не увижу, Роса Инес“»…

Склонность к чёткому выделению «ключевых моментов» жизни всегда отличала Чавеса. Одним из таких ярких моментов его биографии стала символическая клятва под саманом Гюэре, вошедшая в новейшую историю Венесуэлы. Саман Гюэре — старое дерево в Маракае, где Чавес, уже капитан, проходил переподготовку в десантно-парашютном батальоне. Дерево считалось исторической реликвией: в древности под ним совершали обряды индейцы, а в эпоху борьбы за независимость не раз отдыхал Симон Боливар.