Лучше роль, чем ордер на галоши

Ольга Аросева вспоминала, как трогательно заботилась о ней Фаина Георгиевна в первые послевоенные годы, какой безумно доброй была. Раневская всячески опекала тогда еще начинающую актрису, только что поступившую в Ленинградский театр драмы, которым руководил режиссер Николай Акимов. В 1946 году Фаина Георгиевна приехала в Ленинград на съемки «Золушки», где потом изумительно сыграла злую мачеху. Тогда в городе на Неве открылись первые коммерческие магазины и рестораны, и Раневская покупала для Аросевой в кафе «Квисиссан» слоеные мясные пирожки, наподобие нынешних круассанов, маленькие, легкие и очень дорогие. Купит, положит в пакетик и занесет в театр.

Ольга Аросева вспоминала, как однажды Раневская пригласила ее к себе в номер в гостинице «Астория»: «Начала расспрашивать, как у меня идут дела и не надо ли поговорить с режиссером Акимовым. Потом, разглядев, во что я одета и обута, как закричит:

— Господи, в какой ты обуви?! Я сейчас же позвоню Акимову. — Набрала номер и говорит в трубку, в своей манере, медленно растягивая гласные, чуть заикаясь от ужаса и жалости ко мне: — Николай Павлович… пришла Лелечка… она совершенно промокла… Она в такой обуви… Дайте ей ордер на галоши…

Я ее начала толкать, дергать. Она тихо спрашивает:

— Что такое, Леля?

Я шиплю:

— Какой ордер?! Пусть он роль лучше даст!

Она:

— Лелечка говорит, что ей ордер на галоши не надо, что лучше ей роль дать…»

В халате на «Красной стреле»

Вспоминает Ольга Аросева:

«От ее доверчивости приходила в восторг и я, а иногда злилась. Вот является пожилая дама. Называет себя гимназической подругой Раневской. Оборванная, в жутком пальто. И Фаина прямо при мне отдает ей свою шубу. Я говорю:

— Фаина Георгиевна, а вы в чем поедете из Ленинграда в Москву?

Она отвечает:

— У меня очень теплый халат.

И ведь уехала в халате на «Красной стреле», в международном вагоне. Расскажи мне все это кто-нибудь, я бы ушам не поверила. По дороге на вокзал я продолжала возмущаться:

— Фаина Георгиевна, откуда вы знаете, что она не аферистка?

Раневская:

— Она же мне показала фотографию, где я…

Я говорю:

— Где вы? А где она? И она ли это?

Она говорит:

— Лелечка, так нельзя о людях думать…»

Выручила

Ольга Аросева вспоминала: «Я пришла к Фаине Георгиевне в «Асторию» за деньгами, а у нее сидит Анна Ахматова… Раневская меня представляет:

— Это Олечка Аросева, дочка того известного дипломата Аросева, у нее мама, которая мне помогала — через Полину Молотову — с квартирой в Москве. А ты, Леля, знаешь, кто это? Это Ахматова. Ты стихи Ахматовой читала?..

Я, не задумываясь, отвечаю:

— Да, конечно…

— Прочти Анне Андреевне. Будешь потом говорить, что сама Ахматова слушала тебя…

И вот в меня какой-то бес вселился. И сегодня не могу объяснить своего хулиганства. Или же просто полной оторвой в те годы была, но встала в позу и принялась читать:

— Ты жива еще, моя старушка, жив и я, привет тебе, привет…

Наступила могильная тишина. Потом Фаина Георгиевна сказала, задумчиво и словно бы мне сострадая:

— У нее такая интеллигентная мама, по-французски говорит…»

Дон Кихот в юбке

Чтобы помочь другу Фаина Раневская готова была рисковать всем, проявляя удивительное бесстрашие. И это во времена поголовной совковой забитости и серости, сталинских репрессий и жесточайшей цензуры!

После того как в 1946 году вышло постановление ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», имена Ахматовой, Зощенко, Пастернака, Шостаковича и других выдающихся мастеров пера были преданы анафеме. После исключения из Союза писателей Ахматову лишили даже продовольственных карточек. Она получала крошечную пенсию, на которую прожить было просто невозможно, ее не печатали, денег не было. Фактически шло преднамеренное уничтожение великой поэтессы.

Знакомые порою переходили на другую сторону улицы, лишь бы не встречаться с Анной Андреевной. А вот Фаина Георгиевна, одна из немногих, не только не отвернулась от своей подруги, но и протянула ей руку помощи. Только узнав о постыдном постановлении, она немедленно отправилась к Ахматовой в Ленинград и уже ранним утром была в ее квартире. Немолодая актриса через весь город носила Анне Андреевне горячие обеды, просто по-человечески поддерживала ее, чем могла.

Фаина Георгиевна писала: «…Вспомнила, как примчалась к ней после «Постановления». Она открыла мне дверь, потом легла, тяжело дышала… В доме было пусто. Пунинская родня сбежала. Она молчала, я тоже не знала, что ей сказать. Она лежала с закрытыми глазами. Я видела, как менялся цвет ее лица. Губы то синели, то белели. Внезапно лицо становилось багрово-красным и тут же белело.