Саша достала наволочку в зеленый горошек и машинально стала выполнять его просьбу.

– Никогда не видела столько денег сразу, – призналась девушка, разглаживая пальцами разноцветные купюры. – В детстве я собирала фантики. Так даже их у меня было меньше.

– А я коллекционировал марки. – Ему явно не хотелось продолжать разговор о деньгах. – А еще книги о композиторах.

– Так ты правда играешь на скрипке?

Он кивнул.

– Это то, ради чего я живу. Вернее, жил. Теперь я буду жить для тебя.

Он закрыл футляр, теперь уже пустой. Улыбнулся и молча пошел к двери.

Саша сунула наволочку с деньгами в шкаф и подбежала к окну. Наблюдая за удаляющейся фигурой Давида, она повторяла про себя: «Скрипач! Скрипач!»

– Саша, иди чай пить. Я блины подогрела, – позвала ее мать.

– Сейчас, мам, – нехотя откликнулась Саша. Ей так хотелось побыть наедине с собой, разобраться с чувствами, вызванными неумелыми поцелуями Давида. Но пришлось подчиниться привычным действиям.

Сидя за столом, Саша не могла проглотить ни кусочка. Она размазывала ложкой сгущенку по маслянистой поверхности блина и думала о своем, невпопад отвечая на вопросы матери.

– Что с тобой, доченька? Ты плохо себя чувствуешь? Может, открыть икру? – заволновалась наконец Мария Александровна, никогда еще не видевшая дочь такой рассеянной и отрешенной.

– Мама, когда ты мне купишь новую модель самолета? – вдруг спросил Павлик. И Саша опустилась с небес на землю.

– Завтра! – улыбнулась она, взъерошив сыну волосы.

– Правда? – Мальчик вдруг притих и печально посмотрел ей в глаза. – Ты не обманываешь? Завтра же не день зарплаты.

– Да, но мы пойдем в магазин завтра!

С утра зарядил мелкий моросящий дождик, и сразу стало ясно, что вот теперь лето кончилось по-настоящему. Павлик как назло проснулся в семь часов и, торопливо позавтракав, принялся тормошить Сашу.

– Мама, вставай! Ты же обещала новую модельку!

– Ну почему дети не спят в выходные дни! – с отчаяньем воскликнула Саша. – Как в школу вставать – не добудишься!

Она сунула ноги в растоптанные розовые домашние тапочки, накинула короткий, в рюшечках халатик и пошла на кухню.

– Какой запах! Мам, я никогда не научусь готовить такие сырнички! – Саша схватила со сковороды сырник и сунула целиком в рот.

– А зачем же тебе готовить. Я-то что буду делать? – насторожилась мать.

Появление в их доме странного юноши со скрипкой ее встревожило. «Что их может связывать? Он же намного моложе Саши?» – думала она. Эта мысль не давала Марии Александровне покоя и ночью…

– Сашенька, но почему ты завтракаешь стоя?

– Привычка, мамочка! – Она поцеловала мать жирными от масла, на котором жарились сырники, губами, на что Мария Александровна не успела отреагировать – смеясь, как в детстве, дочь скрылась в ванной.

С улыбкой покачав головой, пожилая женщина принялась убирать со стола. Внук стоял в дверях, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Павлушка, пойдем пока уроки делать!

– Нет, я после магазина! – начал отнекиваться мальчик.

– После магазина ты будешь занят новой моделью! Я же тебя знаю!

– Ну бабушка! – Он уже стоял на табуретке и доставал из кухонного шкафчика спрятанные в дальний угол конфеты.

«Надо перепрятать», – подумала Мария Александровна.

– Ты сколько конфет взял?

– Две… – скроил невинную рожицу шалун.

– Не две, а четыре!

– Две себе и две маме!

– Тебя не переговоришь. Ладно! Иди уже переодевайся.

Придирчиво оглядев себя в зеркале, Саша подкрасила губы, поправила непослушную прядку надо лбом и осталась собою довольна. «Будь что будет, – пробормотала она, решительно сунув руку в спрятанную среди белья наволочку и вынув оттуда несколько купюр. – В конце концов, желание ребенка – это святое».