Подгоняемые командами офицеров и сержантов, стали перебежками продвигаться вперед. Убит командир эскадрона, рядом с которым я насыпал саперной лопаткой бугорок и расположился со своим телефоном.

Вместо него принял на себя командование младший лейтенант, командир одного из взводов. Вскоре и его зацепила пуля, попавшая ему в щеку и вышедшая с другой стороны лица, вырвав клок щеки. Я достал пакет и перевязал ему голову, говорить он не мог, только жестикулировал.

Заревели моторами танки, я уже мысленно прощался с жизнью, но… они повернули в другую сторону от нас.

Как выяснилось позже, немцы легко разгадали маневр нашего командования. Направив по два эскадрона в обход, штаб полка оставил себя практически неприкрытым, поручив занять оборону разведчикам и саперному взводу. На него и направились немецкие танки с пехотным прикрытием, предоставив нам атаковать уже оставленные ими позиции.

Разогнав наши полковые обозы, принудив штабные службы спешно отступить в непроходимые для танков болота, немцы легко выбрались из кольца и отступили куда-то южнее, где в нескольких десятках километров была железнодорожная станция, еще не занятая нашими войсками.

Мы стали считать потери: в эскадроне, к которому я был прикомандирован, осталось лишь 50–70 человек, остальные, включая всех офицеров, были ранены или убиты.

До последних лет я был убежден, что командир эскадрона старший лейтенант Курицын был убит: мне показалось, что он не дышит. Однако уже в 2010 году один из моих собеседников по Интернету сообщил, что ему удалось в базе данных общества «Мемориал» обнаружить информацию о том, что Курицын был ранен и эвакуирован в тыловой госпиталь. В этих данных приводилось представление его к награждению орденом Александра Невского, подписанное командиром полка майором Елисеевым и командиром дивизии генералом Панкратовым.

Ночь пришлось провести около штаба полка, лежа на голой земле, расчищенной от снега и прикрытой еловым лапником. Снял (с трудом стащил) промокшие валенки, засунул в шапку ноги, завернулся с головой в шинель, продрожал всю ночь, изредка впадая в дрему.

Изнурительный рейд по безлюдным Полесским болотам, часто прерываемый стычками с немецкими засадами, продолжался до 12 января 1944 года, когда мы вышли к берегу реки Припять у остатков сожженной карателями деревни, если не ошибаюсь, Костюковичи. В нечеловеческом напряжении и беспрерывном ощущении близости смерти, замерзая холодными ночами, проводимыми в постоянно мокрой одежде, когда нельзя зажечь костер, чтобы согреться, постоянном недоедании (связи с тыловыми службами разорваны) пережил декабрь и половину января. Остался незамеченным Новый год.

И вот перед нами широкая, занесенная снегом долина реки, разлившейся здесь на несколько русел. Далеко на горизонте дымят трубы деревни.

Несколько часов отдыха на морозном воздухе. Оттепель закончилась несколько дней назад, сменившись обильным снегопадом. Приказано проверить и почистить оружие, но не стрелять, чтобы не демаскировать наше расположение. Как будто бы разведчики, добравшиеся до противоположного берега, убедились, что там нас не ждут.

Маскируясь за снежными наносами, эскадроны тронулись на противоположный берег. Штаб полка остался на правом берегу, так что нам вместе с напарником пришлось тащить на себе четыре катушки кабеля и два телефонных аппарата. Разматывая катушку, стараясь не отставать, тащились мы вслед за эскадронами. Отдельные русла реки и старицы проползали по тонкому, прогибающемуся льду. Позади нас полковая конноартиллерийская батарея из двух короткоствольных 76-миллиметровых пушек провалилась под лед. Бьющиеся в упряжках кони, обламывая копытами лед, кажется, так и не смогли выбраться из полыньи.

Правее деревни Михновичи вышли на берег, обогнули ее, перебравшись через бездействовавший железнодорожный путь, и, развернувшись в цепь, стали приближаться к ней.

Командир эскадрона обосновался на небольшом холмике позади какого-то сарая. В связи с тем, что штаб полка отделялся от продвигавшихся на другой берег эскадронов широкой, в несколько километров, поймой реки, посреди долины меж двух русел в небольшом овражке оборудовали промежуточный пункт связи, оставив в нем телефониста с аппаратом. Он должен был, выслушивая сообщения, передавать их дальше, дублируя содержание. Я, перейдя реку с атакующими эскадронами, размотав три катушки кабеля, установил связь со штабом через промежуточный пункт и передал трубку командиру эскадрона.

И здесь началось.

Оказывается, немцы давно наблюдали за нами с противоположного высокого берега, откуда долина реки в бинокль просматривалась хорошо. Убедившись в том, что силы наступавших весьма ограниченны (только стрелковое оружие), они подпустили нас с тем, чтобы разгромить на берегу, не дав возможности обратно форсировать реку, отступая. А силы у них, как стало понятно позже, были значительно нас превосходившие.

Тем временем стемнело. Сарай, около которого обосновался командир эскадрона, загорелся. Нестерпимый жар от огня и свет пожара, демаскирующий наше положение, вынудили нас отползти ближе к берегу реки в кювет железнодорожного полотна.

Лежа под шквалом минометного огня и светящихся трасс крупнокалиберных пулеметов, солдаты вяло отстреливались из карабинов и автоматов. Единственный в эскадроне станковый пулемет «Максим» замолчал, что-то заело в приемнике ленты. Запасы патронов, принесенные на себе, были на исходе (у меня в двух подсумках на ремне было всего восемь обойм патронов, еще десять обойм лежали в вещмешке, но снять его со спины, лежа в мелкой ячейке, никак не удавалось). Отстреливаясь из карабина, я не заметил, как исчез командир эскадрона. Связь со штабом полка давно уже прервалась.