Вскоре, когда строительство дороги развернулось на всем ее протяжении и близилось к завершению, нас перевели в Нефте-Чала на строительство жилого поселка и промышленных сооружений нефтедобывающего комплекса.

Здесь меня определили в гараж, исполнять обязанности диспетчера. Весь день я сидел в вагончике у ворот гаража и в обществе черной лохматой кавказской овчарки оформлял путевые листы, собирал листки учета «ездок» шоферов с грузами для дороги, составляя вечером дневной отчет об объеме выполненных работ и подлежащее списанию количество бензина и масел.

Пес по кличке Дружок знал всех работников гаража, встречал их, дружелюбно махая хвостом, и готов был разорвать на куски любого постороннего.

Работая здесь, я впервые получил отпуск для поездки к маме, к этому времени выпущенную на жительство в Кыштовку, чего от меня настоятельно требовали Мария Викторовна и Калерия. Я долго считал это неосуществимым: на поездку требовались огромные средства, которых у меня не могло быть. По закону я мог получить только двухнедельный отпуск. Какие же у меня могли быть отпускные при зарплате 360 рублей? Кроме того, стоимость поездки до станции Татарская под Новосибирском и далее оплата проезда 250 километров до Кыштовки на попутных машинах при цене рубль за километр — все это удваивается с учетом обратной дороги, а проблема с продолжительностью отпуска — разве уложиться со всем этим за две недели?

К тому же, не зная условий, на которых мама была отправлена на жительство в Кыштовку, они предполагали, что обратно я вернусь уже вместе с ней.

Но Калерия с Марией Викторовной убеждали меня в том, что с привлечения всех, кто знал маму ранее, им удастся собрать нужные средства.

Теперь, спустя много лет, я удивляюсь своей тогдашней легкомысленности, позволившей мне возложить такую тяжкую материальную заботу на плечи этих героических женщин, и без того обремененных невыносимыми условиями существования при карточной системе и грошовых заработках.

И я до сих пор не перестаю удивляться и восхищаться необыкновенной отзывчивостью и даже героизмом этих людей.

Калерия Васильевна Калмыкова — бывшая царская политкаторжанка — жила на пенсию, Мария Викторовна Нестерова — врач, на ее иждивении были дочь-студентка и сын. Они отнюдь не благоденствовали при карточной системе и грошовых доходах, однако настояли на моем приезде в Москву с тем, чтобы затем отправить меня в поездку за мамой.

Желание увидеться с мамой, которая также в письмах звала меня приехать, пересилило все мои сомнения. Я ведь тоже не знал, что ей запрещено покидать Кыштовку, и надеялся, что мне удастся устроиться вместе, вдвоем нам было бы легче, чем порознь.

К этому времени к некоторым моим сослуживцам приехали из Украины, где было очень голодно, а здесь в Сальянах можно было устроиться работать и жить на стройке. По сравнению с Украиной и большей частью России здесь было значительно легче, учитывая теплый климат и рыбное изобилие.

Отпуск мне упорно не хотели давать. Дело в том, что многие, особенно те, у кого дом и семья были в сельской местности, из отпуска уже не возвращались, пользуясь тем, что там не требовались паспорта.

Наконец, к лету 1947 года я получил справку о том, что мне предоставлен двухнедельный отпуск.

Никаких накоплений у меня не было, и, собрав сколько удалось денег, одолжив у соратников, в основном у шоферов, имевших приличные «левые» заработки (слава богу, у меня всегда были очень хорошие с ними отношения), и обменяв свои продовольственные карточки на «рейсовые», я отправился в дорогу.

Добраться до Баку на попутном грузовике, что я и раньше несколько раз проделывал, не составляло труда. Но площадь перед вокзалом была заполнена людьми, тщетно пытавшимися купить билеты, простаивая в многодневных очередях.

Потолкавшись здесь целый день, я понял, что потрачу весь свой двухнедельный отпуск, так и не вырвавшись из Баку. Тогда вместе с группой военных — солдат и младших офицеров, объединенных общей проблемой отъезда, — мы атаковали военного коменданта вокзала, но тот лишь беспомощно разводил руками. Наконец, он добился того, что офицерам и солдатам-фронтовикам, имевшим орденские книжки, продали бланки билетов, на которых не были указаны ни номер поезда, ни номера вагонов и мест. Предполагалось, что где-то на промежуточных станциях эти билеты удастся закомпостировать.

Я же, не считавшийся фронтовиком и тем более не имевший орденской книжки, просто присоединился к компании этих «счастливцев», с которыми успел перезнакомиться в процессе толкотни на вокзальной площади.

Несмотря на шумные протесты проводников, мы ворвались в вагоны очередного отходящего поезда и разместились в тамбурах и на подножках.

Вскоре офицерам и солдатам-фронтовикам из нашей группы удалось закомпостировать с помощью проводников свои билеты, заняв места, освобождавшиеся по ходу поезда. Я же так и провел в дороге пять дней, увертываясь от назойливых проводников и контролеров, проводя ночи то в тамбурах, а то и на ступеньках вагонов.