На Вороньем камне сержант долго ходил с вершины на вершину, но так, чтобы его не было видно на сопредельной территории, и выбрал наконец самое удобное место для наблюдения. Он приказал Вороному не спускать глаз со дна ущелья, посредине которого проходит линия границы, отмеченная копцом.

Напротив Вороньего камня, в россыпях плитняка, на той стороне паслась стайка горных куропаток. «Играют себе, дьяволята, — подумал Женька, — значит, никого поблизости нет».

Женьке стало тоскливо. Он посмотрел на часы, стрелки которых показывали шесть часов вечера, и подумал, что сейчас Маринка собирается в кино, а может, на свидание. Раз написала, что надо забыть друг друга, не будет же сидеть одна. Смотришь, через месяц-другой, как получит диплом, выскочит замуж. Эх, нагрянуть бы сейчас к ней как снег на голову и спросить:

— Клялась? До гроба? А что получилось?

Мысль о доме разбередила его мало-помалу утихавшую боль.

Вороной бросил косой взгляд на кекликов и насторожился: они вспорхнули, свистя крыльями, ошалело метнулись на нашу территорию. Вороной посмотрел в теснину и увидел метрах в ста от копца идущего вдоль границы человека. Шел мужчина с длинным, как ПТР, ружьем, с прикрепленными к стволу ножками. По его твердой и энергичной походке угадывалось, что это сильный и молодой человек.

Женька глянул на сержанта, прильнувшего к биноклю шагах в пяти от него, и заключил, что ему нечего волноваться, некуда спешить. «Задержим пришлого вместе, а он получит награду. У него ни сучка ни задоринки, а у меня гауптвахта».

И все-таки жажда первенства овладела Женькой. Он перевалился через камень, ужом прополз по неглубокой расселине и скатился вниз.

— Куда? — прошипел сердито сержант, но было поздно: Женька по-пластунски полз наперерез мужчине. Сержанту ничего не оставалось, как обойти незнакомца слева и отрезать ему путь отхода за границу. Пробраться незамеченным было трудно: около копца лежала ровная низинка, и Сидоров нервничал, негодовал, возмущался безрассудным поступком Вороного. Куда спешит?

А Вороной тем временем пробрался почти к самому копцу, залег за валуном и ждал, когда чужой человек переступит границу, но тот шел по-прежнему вдоль ее и пристально вглядывался в сопки на нашей территории. Женька уже слышит тяжелые шаги и только по ним определяет момент, когда подняться и крикнуть: «Стой, руки вверх!»

В то мгновение, когда Вороной решил, что незнакомец уже на нашей земле и пора действовать, мужчина остановился, а это означало, что он еще на своей территории и колеблется сделать последний шаг, выжидает, высматривает что-то. А может, заряжает свой ПТР? Вороной знал, что длинные ружья у жителей той стороны вовсе не бронебойные, но заряжаются жиганами, предназначены для охоты на архаров, этих могучих красавцев высокогорья, и вполне подходящие, чтобы прострелить насквозь человека на расстоянии трехсот метров. При этой мысли он уже пожалел, что так смело вылез из укрытия, не послушал сержанта, но теперь впопятную не пойдешь, осталось действовать решительно, наверняка, ошеломить противника громким окриком и выбить из его рук оружие или подскочить вплотную, чтобы тот не смог выстрелить.

Как только вновь послышались шаги, Вороной вскочил и так нажал на голосовые связки, что вместо властного окрика получился какой-то шипяще-хриплый звук. Детина шарахнулся в сторону, побежал вдоль границы и наткнулся на сержанта Сидорова. Тот выскочил из-за куста арчи так, что стволом автомата преградил дорогу и успел подсечь ногой ошалелого нарушителя.

Мужчина споткнулся, клюнул носом в землю, и длинное его ружье полетело вперед, тарахтя о камни. Все это случилось настолько неожиданно и стремительно, что неизвестный пришел в себя спустя минуту-другую, а потом завопил, будто ему вонзили в спину нож.

Дальше все пошло своим чередом. Сигнал на заставу, прибыла тревожная группа и увела задержанного. Сидоров пожал Женьке руку и заметил:

— А до славы-то, выходит, ты страсть жадный. А если бы нарушитель успел драпануть назад? На чужой земле его не схватишь и стрелять не будешь. Тогда что?

— Если, если! — осмелел Женька. — Обошлось, как видите, без всяких «если».

Сидоров хмуро пробурчал:

— Смотри, дурной риск рядом с позором живет, — но по глазам его Женька понял, что в общем-то сержант доволен смелостью своего напарника и только для порядка пробирает.

До конца службы оставалось полчаса, в течение которого он раза два пытался заговорить с сержантом, но тот отмалчивался, продолжая наблюдать, и Вороной тоже напрягал зрение.

На заставу они вернулись к обеду. Как всегда, их радушно встретил дежурный, но в этот раз его первыми словами были не напоминания о тщательной чистке патронов, а поздравления.

— Звонил сам полковник, — восторженно сообщил он, — и очень хвалил вас. Начальник заставы тоже очень доволен. Говорит, важную птицу прихватили.

Женьке приятно было слушать эти похвалы, но замечание сержанта о жадности до славы больно покалывало в груди и заставляло беспокоиться. Все время после задержания нарушителя границы он думал, что как-нибудь объяснит свою торопливость в действиях, допускал мысль, что вообще не придется объясняться, но сейчас, перед порогом канцелярии начальника, отчетливо представил требования службы на этот счет. И в самом деле могло случиться непоправимое, позорное для всей заставы происшествие — удрал нарушитель из-под носа пограничников. Он нащупал в кармане гильзу Данилы Кузьмича и вспомнил его наставления.