– Вести себя так, как будто ты не трусиха.

Двери перед ними отворились.

Невидимые глазу оркестранты грянули торжественную музыку, и Монца с Котардой шагнули внутрь гигантской чаши Сенатского дома. Там, несмотря на отсутствие крыши и вечерний час, зажигавший звезды в темно-синем небе над головой, оказалось жарко. Душно как в могиле. И так разило цветами, что Монцу немедленно затошнило. Тьму разгоняли тысячи свечей, свет которых наполнял пространство мечущимися тенями, заставляя блистать позолоту, сверкать драгоценности и превращая лица, сотни коих заполняли амфитеатр ярус за ярусом, в недобро скалящиеся маски. Все здесь было невероятных размеров – и толпа, и знамена на стенах, и само место действия. Все чрезмерное, словно в какой-нибудь страшной сказке.

Столько времени потрачено, столько сил, ради того лишь, чтобы посмотреть, как человек надевает новый головной убор…

Публика собралась весьма разнообразная. Большинство составляли стирийцы. Высокопоставленные персоны, богатые купцы, мелкие дворяне, известные актеры, дипломаты, поэты, художники, военные – Рогонт не упустил никого, кто мог добавить к его славе немного собственной. Почти все лучшие места ближе к центральному помосту занимали гости из других стран, которые явились засвидетельствовать свое почтение новому королю Стирии или, во всяком случае, попытаться извлечь из его возвышения какую-то выгоду для себя. Среди них были торговые капитаны с Тысячи островов, блиставшие золотыми кольцами в ушах. Бородатые северяне, шустроглазые баолийцы. Уроженцы Сулджука в ярких шелках. Парочка бритоголовых жриц из Тхонда, где поклоняются солнцу. Трое нервничающих отчего-то членов городского управления Вестпорта. От Союза – никого, что не удивительно. Но места его делегации с удовольствием заняли гуркские представители. Дюжина послов от императора Уфман-уль-Дошта в золоте с головы до ног. Дюжина жрецов от пророка Кхалюля в скромных белых одеяниях.

Монца прошагала мимо с таким видом, словно их там не было. Плечи назад, взгляд вперед, на губах холодная усмешка. Обычная манера для нее в те минуты, когда она умирала со страху. От противоположного входа с той же торжественностью к помосту подошли Лирозио и Патин. Соториус уже стоял возле золотого кресла – главного блюда на сегодняшнем пиру, – тяжело навалившись на посох. Старик поклялся, что в ад отправится прежде, чем на покой…

Провожаемые неотрывными взглядами тысяч глаз, они сошлись на круглом помосте. Пятеро великих правителей Стирии, которым выпала честь короновать Рогонта. Одеты все в соответствии с символикой, от которой этот выскочка никак не мог отказаться. Монца – в жемчужно-белое платье с крестом Талина из кусочков черного хрусталя на груди. Котарда – в ярко-красное, цвета аффойского флага. Подол черной мантии Соториуса украшали золотые раковины. Накидку Лирозио, расшитую золотой нитью, – мост Пуранти. Наряды, как у дешевых актеров, представляющих города Стирии в убогом моралите, когда бы не их стоимость. Даже Патин отбросил на сегодня показное смирение и взамен крестьянского рубища нацепил зеленые шелка с меховой опушкой и обвешался драгоценностями. Символом Никанте были шесть колец, но он щеголял, по меньшей мере, девятью, в одном из которых сверкал изумруд величиной с игральную кость Балагура.

Приблизившись, Монца не заметила ни у кого из них особого удовольствия от предстоящего действа. Выглядели они скорее так, словно, перепив накануне вечером, сговорились искупаться в проруби, но поутру, протрезвев, потеряли желание это делать.

– Ну, – буркнула она, когда музыканты доиграли, – мы здесь.

– И правда. – Соториус вскинул слезящиеся глазки на зрителей. – Будем надеяться, корона большая. Сюда идет крупнейшая голова Стирии.

За спиной оглушительно грянули фанфары. Котарда вздрогнула, пошатнулась и чуть не упала. Монца машинально подхватила ее под локоть. Двери в дальнем конце зала отворились, и, едва умолкли трубы, зазвучало пение. Два неземных голоса, высоких и чистых, поплыли над публикой. В Сенатский дом вступил с улыбкой на устах Рогонт, и гости его, как по команде, разразились дружными аплодисментами.

Будущий король, одетый в голубые цвета Осприи, двинулся вперед, поглядывая по сторонам со смиренным удивлением. Как, мол, все это ради меня? Ну что вы, не стоит… Хотя, разумеется, каждую деталь планировал сам. Монца задумалась, и не в первый раз, не окажется ли Рогонт гораздо худшим королем для Стирии, чем был бы Орсо. Не менее жесток, не более верен, зато тщеславен сверх всякой меры. И с чувством юмора у него с каждым днем все хуже… Проходя мимо первого ряда зрителей, он пожимал руки некоторым избранным, другим счастливчикам великодушно клал ладонь на плечо. И все это время его осеняло дивное пение.

– Уж не ангелов ли я слышу? – насмешливо пробормотал Патин.

– Мальчиков-кастратов вы слышите, – сказал Лирозио.

Четверо помощников в голубом отперли дверь позади помоста, вошли в нее и вернулись, пошатываясь под тяжестью большого инкрустированного ларца. Рогонт под нарастающий гром аплодисментов пожал руки еще нескольким послам в первом ряду, уделив особое внимание гуркской делегации. Поднялся на помост, улыбаясь, как игрок, сорвавший банк, разоренным противникам. Протянул руки ко всем пятерым сразу.

– Друзья мои! День, наконец, настал!

– Да, – просто сказал Соториус.

– Счастливый день! – нараспев протянул Лирозио.

– Которого так долго ждали! – добавил Патин.

– С нетерпением? – неуверенно вставила свое слово Котарда.

– Благодарю вас всех. – Рогонт повернулся лицом к гостям, остановил легким движением руки аплодисменты, откинул за спину плащ, опустился в кресло и поманил к себе Монцу. – А вы не поздравите меня, ваша светлость?

– Поздравляю, – прошипела она.

– Любезна, как всегда. – Он подался ближе и сказал чуть слышно: – Ты не пришла ко мне сегодня.

– Занята была.

– Правда? – Рогонт поднял брови, словно удивившись, как могло что-то оказаться важнее, чем трахнуться с ним. – Ну да… конечно, у главы государства много дел. – И отпустил ее небрежным жестом.

Монца стиснула зубы, чувствуя, что сейчас пописала бы на него с особым удовольствием.

Четверо помощников поставили ларец позади кресла. Один повернул ключ в замке и торжественно поднял крышку. Над публикой пронесся дружный вздох. На пурпурном бархате внутри лежала корона. Толстый золотой обруч, усеянный искрящимися сапфирами. От него отходили шесть золотых зубцов в виде дубовых листьев. В передний, самый крупный лист был вставлен сверкающий бриллиант величиной с куриное яйцо, огромный до нелепого. И Монца ощутила вдруг непривычное желание рассмеяться.