Солдаты, которым этим утром предстояло идти на штурм, получили по две лишних фрикадельки и одной добавочной ложке супа. Две и одна. Коска сказал, что свалиться с лестницы от удара копьем – это одно дело, а от голода – совсем другое, и этого он допустить не может.

– Атакуем через час, – добавил он.

Балагур кивнул.

Коска глубоко вдохнул, выдохнул через нос, хмуро огляделся по сторонам.

– С помощью лестниц, в основном.

За тем, как их сколачивали, Балагур наблюдал последние несколько дней. Всего вышла двадцать одна лестница. Два и один. В каждой по тридцать одной перекладине, и лишь в одной тридцать две. Один, два, три.

– Монца тоже идет. Хочет добраться до Орсо первой. Полна решимости отомстить.

Балагур пожал плечами. Всегда была полна.

– Честно говоря, я за нее беспокоюсь.

Балагур пожал плечами. Сам он – нисколько.

– Сражение – опасное место.

Балагур пожал плечами. Ясное дело.

– Друг мой, я хочу, чтобы вы были с ней рядом. Прикрыли, если что.

– А вы как же?

– Я? – Коска хлопнул его по плечу. – Мой лучший щит – глубокое уважение, которое все ко мне питают.

– Вы уверены?

– Нет, но я-то буду там, где всегда. Вдали от сражения, в обществе своей фляги. И мне кажется почему-то, что ей вы нужны больше. Врагов, знаете ли, хватает… И еще, Балагур…

– Да?

– Будьте очень внимательны и осторожны. Лиса всего опасней, когда ее загоняют в угол… И то, что Орсо приберег напоследок парочку убийственных фокусов… ну… – он надул щеки, – …это неизбежно. Высматривайте, в частности… Морвира.

– Ладно.

Значит, за Меркатто будут приглядывать он и Трясучка. Отряд из трех человек, как тогда, когда они убивали Гоббу. Двое и одна.

Балагур завернул кости в тряпицу, спрятал их в карман. Снова стал смотреть на пар, поднимавшийся над мисками. Слушать ворчание солдат. Считать жалобы.

Серые рассветные сумерки разгорались золотым сиянием. Солнце медленно выползало из-за стены, которую предстояло взять, и зубчатая тень ее, покрывавшая разоренные сады, постепенно отступала.

Скоро штурм… Трясучка закрыл глаз и улыбнулся солнцу. Запрокинул голову, высунул язык. Становилось все холодней по мере того, как год близился к концу, и нынешнее утро напоминало ему северные. Те ясные, солнечные утра, когда он принимал участие в славных битвах. Когда вершил великие дела… и кое-какие низкие тоже.

– Вид у тебя слишком уж счастливый, – услышал он голос Монцы, – для человека, собирающегося рисковать жизнью.

Трясучка открыл глаз, повернулся, улыбаясь, к ней.

– Я заключил с собой мир.

– Хорошо тебе. Эту войну выиграть труднее всего.

– Я не сказал, что выиграл. Просто перестал сражаться.

– Я начинаю думать, что это единственная победа, которая чего-то стоит, – сказала она тихо, скорей себе, чем ему.

Возле лестниц уже стоял, готовый к штурму, первый отряд наемников с большими щитами для прикрытия, злых и нервных, что нисколько не удивляло. Предстоявшей им работенке Трясучка не завидовал. Скрывать свои планы осаждавшие особо не пытались. И каждый по обе стороны стены знал, что предстоит.

Трясучка наблюдал, как заканчивал сборы второй отряд. Кто затягивал броню, кто водил в последний раз клинком по точилу, кто сыпал шутками, надеясь, что шутит не в последний раз в своей жизни. Глядя на них, Трясучка улыбался. Все эти ритуалы он видел и раньше достаточно часто. И чувствовал себя почти как дома.

– Тебе когда-нибудь казалось, что ты находишься не в том месте? – спросил он. – Что, если забраться на следующий холм, переплыть следующую реку, заглянуть в следующую долину, там будет… то, что нужно. То самое место.

Монца прищурилась, устремила взгляд на стену.

– Всю жизнь, более или менее.

– Всю жизнь проводишь, готовясь к чему-то предстоящему. Я взобрался на бессчетное количество холмов. Переплыл немало рек. Даже море переплыл, бросив все, что знал, и добрался до Стирии. Но сошел с корабля и увидел уже на пристани, что меня тут ждут точно такие же люди и точно такая же жизнь. Следующая долина ничем не отличается от этой. Она не лучше, во всяком случае. И, думаю, я научился… просто оставаться там, где я есть. Быть тем, кто я есть.

– И кто ты есть?

Он посмотрел на топор у себя на коленях.

– Убийца, думаю.

– И все?

– Честно? В общем-то, да. Поэтому ты меня и наняла, не так ли?

Она устремила хмурый взгляд себе под ноги.

– А куда подевался оптимист?

– Разве я не могу быть убийцей-оптимистом? Один человек, тот самый, который убил моего брата, сказал мне как-то, что добро и зло – это вопрос твоей позиции. У каждого из нас свои причины что-то делать. А хороши они или нет… зависит от того, кого спросишь.