Роберт хорошо знал Мешхед, находил его оригинальным, заслуживающим внимания и изучения. Но для меня Мешхед был пыльной развалиной времен Ноева ковчега, не тронутой веяниями Европы. Он ничем не отличался ни от Герата, ни от Кабула, ни от Бухары и Хивы. Те же узкие улицы, темные лавчонки, душные чайханы и караван-сараи. Глушь, тоска… Ничего приятного для глаз. А еще говорят, что у Мешхеда есть история. Интересно, кто мог сочинить ее?

…Мы дошли до мечети Кизыл-Имам. Хотя Роберт видел ее уже не первый раз, он с восхищением принялся разглядывать ее. Затем, обращаясь ко мне, сказал:

— Великолепное здание! Какая красота!

Действительно, ни одна из соседних построек не могла сравниться с Кизыл-Имамом. Как свидетель безграничного могущества религии, мечеть стояла особняком, занимая огромную площадь. Высокая, вместительная… По словам Роберта (из нас, кроме него, никто не интересовался историей Мешхеда), в этом здании находилась гробница восьмого имама шиитов — Резы. Двери мечети казались выкованными из серебра, а потолки и стены — словно стеклянные. Разумеется, для простых смертных, не видевших в жизни ничего, кроме своей грязной лачуги и пустынных степей, Кизыл-Имам был чудом. Вернее — грозной силой. Подходя к его порогу, они начинали дрожать и причитали еще издали:

— О аллах!

— О керим! О щедрый!

Но что же им еще оставалось делать, как не взывать к богу, если ни на что иное они не способны и невежественны от природы? Толпа голодных, жалких оборванцев… Говорят, будто вера в бога делает человека беспомощным. Но если человек уже родился беспомощным — в чем же тогда вина религии? Нет, вера в бога необходима таким людям. Не будь у них религии, чем они утешали бы свои безрадостные души?

Вокруг мечети царило оживление, как на большом восточном базаре. Слепые, немые, безрукие, безногие уроды… Казалось, сюда собрались обездоленные всего мира. И все они взывали к аллаху, прося исцеления. Да кто из них нужен аллаху!

Роберт посоветовал обойти мечеть стороной и свернул в узкую, безлюдную улочку. Я хотел заставить его заговорить и начал подшучивать:

— Что, боитесь?

— Отчасти. Если хотите проявить смелость, попробуйте подойти поближе к дверям мечети.

— Что же они сделают?

— Разорвут. Пропадете ни за грош.

— Но ведь и они люди. Не так ли?

— Они не виноваты.

— А кто же виноват?

Роберт промолчал. Я решил, что он чего-то недоговаривает, и поэтому добавил:

— Не каждый двуногий — человек, дорогой капитан! Человека создают светлый ум, живая мысль. Откуда у этих созданий может быть светлый ум?

Роберт вынул из кармана несколько мелких монет и бросил их в медную пиалу слепого старика, скорчившегося на углу пыльной улицы. Старик услышал звон монет, отличный от всех звуков на свете, поднял руки и поблагодарил:

— Дай тебе бог долгой жизни!

Неподалеку, согнувшись, сидел еще один старик. Роберт опять полез в карман за деньгами. Я сам никогда ничего не подавал нищим. Не от жадности или скупости. Просто чтобы не привлекать внимания к своей особе. Вокруг полно бродяг. Бросишь одному — прибежит еще десяток, и мгновенно к тебе со всех сторон потянутся заскорузлые от грязи ладони. Награда за твою щедрость! Здесь еще не так многолюдно, а то нас уже окружили бы нищие. И все же я собрался остановить Роберта, сказать ему: «Не опускай руку в карман». Но он опередил меня. Вынул из кармана ключи от дома и, глядя, как они сверкают в лучах солнца, заметил:

— Вот железо… или сталь… Но если я брошу их в эту пыль, то самое большее через полгода их уже не узнаешь — заржавеют. Так же, по-моему, и человек. Его участь зависит от окружающей среды. Если эти люди не живут, а прозябают, без знаний, без профессии… Откуда взяться тут светлому уму, живой мысли? Уму тоже нужна пища!

Новенький фаэтон, запряженный парой лошадей, подкатил к нам. В фаэтоне сидели Дохов и Екатерина. Они, как видно, заметили нас издали. Дохов выпрыгнул из фаэтона, снял шляпу и поклонился:

— Господин полковник… Что это вы ходите пешком? Или что-нибудь случилось с вашей машиной?

— Нет, машина в порядке. Мы с капитаном решили немного поразмяться. Да и погода нынче недурна.

— Да, дышать можно. Мы с мадам Екатериной ездили по лавкам…

Кэт сидела, забившись в угол фаэтона. Она хмурилась и, казалось, была недовольна. У меня почему-то защемило сердце, словно в нем пробудилась ревность. Отчего, почему? Не знаю… Мне хотелось услышать ее голос. Но я сразу не нашелся даже что сказать. В этот момент Дохов взял меня под руку и, отведя в сторону, зашептал:

— Господин полковник… Как вы думаете, если я явлюсь на сегодняшний прием с мадам Екатериной, это не будет неприлично?

— Нет, нет… Напротив, даже очень хорошо.

— Тогда я прошу вас, пригласите ее сами…

Я знал, как щепетильна Екатерина по части соблюдения приличий. Поэтому быстро перевел разговор на другую тему и только после того, как Дохов уселся в фаэтон, выполнил его просьбу:

— Господин министр! Не забудьте: приезжайте ровно в семь с мадам Екатериной. Мы ждем вас обоих.