Шрифт:
На другой день Хамид осуществил свое намерение: на блюде с фруктами и сластями, которые были приготовлены для Азизы, он оставил свое письмо. Мальчик — слуга, ничего, конечно, не подозревая, передал его ей. Азиза увидела письмо и сразу же спрятала его. Оставшись одна, она с нетерпением надорвала конверт.
Боже! Какое наслаждение испытала она, прочтя письмо! Сколько прелести нашла в нем! Она любовалась им, долго не решаясь сложить его и убрать в карман. Она перечитывала его снова и снова. Всякий раз, когда она доходила до слов: «С нетерпением жду я ответа от тебя, Азиза. Искренне любящий тебя Хамид», — душа ее замирала и сердце начинало бешено колотиться, как бывает всегда с человеком, которого переполняет радость. Никогда в жизни ей не приходилось получать такого прекрасного, увлекательного послания. Разве можно сравнить с ним письма сестры или поздравительные открытки подруг? Ей казалось, что сейчас нет в мире ничего более значительного, чем ее радость. Она словно забыла обо всем окружающем, радость переполняла ее сердце до краев. У нее сейчас было только одно желание — поскорей увидеть Хамида, прильнуть губами к его губам.
Но ее то и дело отвлекали: спрашивали что-то о домашних делах, потом пришли за ней — пригласили поболтать с другими женщинами. Она сидела и слушала, словно сквозь сон, их бесконечные истории. Когда они смеялись, она вторила им, отдаваясь наполнявшей ее душу тайной радости. Однако мысли ее были поглощены одним: что написать Хамиду и как передать ему свое послание.
Окно ее комнаты было пробито высоко, чтобы прохожие не могли увидеть, что происходит в доме. Азизе было видно, как медленно опускается за горизонт солнце, заливая своими лучами деревенские дома и деревья с пышными кронами, ветви которых слегка колышутся, бросая на землю узорчатые тени. Далеко, насколько хватает взгляда, тянутся кукурузные и хлопковые поля. Их разрезают дороги, заполненные в этот час идущими за водой феллашками. Их черные фигуры как бы струятся в солнечном мареве среди зелени посевов. Они идут гуськом, длинной и ровной цепочкой. По дороге к источнику глиняные кувшины на их головах находятся в наклонном положении, на обратном пути они их ставят прямо, и солнечные блики сверкают на влажных глиняных боках кувшинов. Из другого окна можно было видеть батраков, которые веяли зерно. Пыль и соломенная труха висели в воздухе плотной завесой, за которой уже ничего нельзя было рассмотреть. Азиза рассеянным взором глядела на эту картину.
Что же все-таки ответить Хамиду?
Наконец она взяла лист бумаги, перо и написала:
«Брат мой Хамид!
Ты и представить себе не можешь, как мне стало радостно, когда я получила твое письмо. Мне бы очень хотелось встретиться с тобой…»
Однако эти слова показались ей слишком невыразительными. Разве передают они чувства, бушующие в ее груди? Душа ее разрывается от восторга и блаженства, все ее существо поет от счастья. Она снова взялась за перо и написала следующее:
«Брат мой Хамид!
Радость, которую принесло мне твое письмо, безмерна. Ты даже не можешь представить себе, как я счастлива. Я так хотела бы встретиться с тобой, но ты знаешь, насколько это трудно: ведь я все время окружена женщинами. Твои слова отдалили меня от подруг, и я очутилась в полном одиночестве. Когда я сижу вместе со всеми, мысли мои далеко! Я думаю о твоей любви. Эти мысли облегчают гнет моих страданий.
Уж не считаешь ли ты, мой Хамид, что мы, девушки, счастливы в своем вечном заточении? Ты, как все юноши вообще, очевидно, полагаешь, что мы всегда всем довольны. Клянусь аллахом, оно горько, наше печальное существование! Мы вынуждены сносить его, а с течением времени постепенно свыкаемся с ним — так больной привыкает к одру болезни. Но да будет тебе известно, что каждая девушка вспоминает последний день своей свободы с пронзительной болью. О, из моей памяти никогда не изгладится этот день! В тот последний час моей вольной, свободной жизни я простилась со своими двоюродными братьями здесь, в деревне, перед тем, как вернуться в город, где меня уже ожидала черная чадра — символ тоски и печали.
Но я благодарна судьбе за то, что в этом мире бьется сердце, которое сострадает мне, любит меня. Мы, так называемый слабый пол, всегда мечтаем о сочувствии и поддержке. Мы надеемся на милость аллаха и любовь близких. Прости меня за то, что я раскрываю перед тобой тайны моей души. Тебя это, наверно, мало интересует. Я осмелилась быть с тобою откровенной, поскольку мы не чужие друг другу и ты любишь меня и искренен со мною.
«Моя Азиза!
Я жажду побыть наедине с тобой! Вот уже целый год лелею я эту мечту. Твое положение затворницы — о, как оно ужасно! Сегодня, благодарение аллаху, ты узнала, что сердце мое трепещет от великой любви к тебе. Всей душой ожидаю я минуты свидания.
Твое письмо повергло меня в величайшее смятение. Да, я, как и все мужчины, полагал, что женщины под чадрой в большинстве своем счастливы: ведь они постоянно находятся дома, не загружены никакой работой, занимаются разными пустяками. Целые дни они рассказывают друг другу всякие небылицы, я сам их часто слышу. И вот теперь ты говоришь мне, что вы только с течением времени привыкаете к такой жизни, как привыкает больной к своей болезни. Впрочем, чему тут удивляться? Иначе и быть не могло; мало-мальски чувствительная женщина не может не страдать в своем заточении. Я глубоко скорблю о твоей доле. Я постоянно спрашиваю себя, за что злой рок судил вам этот жестокий жребий, и не в силах ответить на свой вопрос.
Да будет воля аллаха на то, чтобы нам дождаться желанной встречи. Твоя судьба терзает мне сердце. Распоряжайся им по своему усмотрению.
«Брат мой Хамид!
Получила твое письмо. Послезавтра вечером наши женщины собираются пойти погулять в поле в сопровождении моего дяди. Если ты сегодня придешь к нам, то они, конечно, пригласят и тебя. Хочешь быть на прогулке моим спутником и собеседником? Может быть, ночной покров поможет исполнению нашего желания? Подумай, как нам лучше добиться его осуществления. Мне кажется, что вскоре я сумею тебе помочь. Уповаю на милосердного аллаха, да будет небо благосклонно к нашему чувству. А пока я упиваюсь надеждами, наслаждаюсь твоими нежными словами.
Только не говори мне ничего о чадре. Даже упоминание о ней отравляет мне жизнь. Всякий раз, вспомнив о чадре, я испытываю невыносимые муки. Поэтому я приучила себя ни о чем не думать и безропотно внимать приговору судьбы, каким бы он ни был. И все же признаюсь тебе, что мне никогда не забыть одного случая, разбившего мне сердце: однажды служанка вбежала ко мне, радостная и возбужденная. «Ах, как красив был сегодня заход солнца!» — воскликнула она. Что я могла сказать ей в ответ? Что-нибудь вроде: «Какое мне дело до захода солнца или его восхода?» Моя семья считает, что я должна довольствоваться рисунком на обоях. О, высшая справедливость, почему только для простых девушек сияют солнечные закаты?
Но оставим это. Это воспоминание причиняет мне боль, а я больше не хочу страдать. Я радуюсь твоей любви. Слава аллаху, примирившему меня с жизнью, — я дождалась светлого часа!
Ах, если бы ты только знал, Хамид, какое одиночество можно чувствовать, находясь в кругу своей семьи и в стенах родного дома! Сердце в груди пылает, но надо скрывать этот огонь, пока он не испепелит душу — самое ценное и самое прекрасное в нас.
Если ты не хочешь, чтобы мною опять овладело отчаяние, приходи скорее или напиши мне, и слова эти будут бальзамом для твоей сестры.
«Моя Азиза!
Клянусь аллахом, пусть не войдет в твою душу и малая толика печали, ибо это безмерно огорчает меня! Будь счастлива, насколько это возможно. Я твой навеки, я готов свершить все, что ты пожелаешь. Думаю, что на этот раз я осмелюсь запечатлеть поцелуй на твоих прекрасных устах.
В смятении Азиза почти ощутила этот сладостный поцелуй. Ей показалось, что Хамид стоит перед нею, держит ее руки в своих и целует ее. Ах, этот упоительный сон она видела и раньше, но не так зримо, — тогда она еще не знала имени возлюбленного. Подобные видения пленяют воображение любой девушки, страстно мечтающей хотя бы во сне увидеть любимого, прижать его к своему сердцу, найти в нем утешителя и опору.
После полудня Хамид пошел на женскую половину дома, где в это время находилась и Азиза. Он поздоровался со всеми и сел. Одна из женщин не преминула сразу же сообщить ему о завтрашней прогулке и пригласила его принять в ней участие. Несколько помедлив для виду, Хамид ответил согласием.
На следующий вечер вся компания — Хамид, его дядюшка и женщины-родственницы — вышла из дому. Хамид сопровождал одну группу женщин, дядя — другую. Вначале все молчали, лишь изредка негромко перебрасывались словами. Только когда отошли довольно далеко от деревни, у всех развязались языки. Маленькая девочка, упросившая взять ее на прогулку, резвилась, как козочка, забегала вперед, прыгала и смеялась. Ясная луна плыла в небе, словно невеста, скинувшая свою чадру. Потоки лунного света струились в волшебном воздухе тихой летней ночи и заливали собою все окружающее пространство. Деревья казались страшными чудищами, распластавшими по земле свои огромные щупальца-тени. Хлопковые кусты стояли неподвижно, словно завороженные волшебницей-ночью. По обеим сторонам дороги, насколько хватало глаз, блестела гладь отводных каналов.