Шрифт:
— Ну а ты когда нибудь делал это?
— Да сто раз!
— А это не больно?
— Не.
— А может быть не надо? Давай в следующий раз.
— Да не бойся, все будет нормально, вот увидишь…
— Я боюсь…
— Не бойся, сейчас, подожди…
— Ой, мамочка…
— А…
Сергей изогнулся дугой и погреб руками, пытаясь вытащить нижнюю часть туловища из колодца. Сломанная нога отозвалась острыми всплесками боли, словно в кость завинчивали шуруп. Охнув, Сергей перевалился через край, и пополз, оставляя позади разочарованную утробу колодца. С трудом перекатился на бок. Холод укутал его пеленой, укачивая, убаюкивая, приглашая в свою ледяную спальню. Большие белые мухи накрыли теплой простыней. По телу разлилось приятное тепло…
— Сережа, Сереженька…
Простыня, мокрая от пота. Тяжелое дыхание. Циферблат часов, показывающих полночь. Жена, проснувшись, обнимает тебя, и ласково шепчет на ухо, как когда-то мама:
— Сереж, это просто сон, все хорошо…
Ты идешь на кухню, выпить воды, и некоторое время стоишь у окна. Ты смотришь во двор, и вместо заросшего сада видишь детскую площадку, на которой однажды, под Новый Год, тебя, обмороженного, с переломанными костями, нашла компания подвыпивших гуляк. Ты уже почти вырвался из оков бытия, когда они, сначала, не разобрав, пытались уговорить тебя присоединиться к ним, но потом все же кое-как дотянули до дома…
Ты не видел, как побледнела жена, когда тебя, чуть живого, занесли в квартиру. Скорая везла тебя по заснеженным улицам города, и Надежда сидела рядом с тобой, держа за руку, уговаривая потерпеть хоть немного.
Недели, проведенные в постели. Жена и ее родители, которые приходили навестить тебя. Пелена боли, которая накрывала с головой, гипс и острые иглы шприцов — все это осталось с тобой, нашло место в памяти. Ты не слышал, как стонал, когда лежал на операционном столе…
Зато теперь, почти каждую ночь, ты слышишь голос, который остался на дне глубокого колодца.
— Сереженька…
Старый голос, зовущий назад во тьму под землей.
Ты будешь долго слышать этот голос, просыпаясь ночами. Ты будешь лежать в кровати, и слушать чей-то шепот, который рассказывает о том, как хорошо там, внизу. И каждый вечер, лежа без сна, ты будешь вслушиваться в ночную тишину, надеясь, что не услышишь, как тихонько скрипит, открываясь, маленькая дверца чулана, и приближаются чьи-то шаги. Ни за что на свете ты не хочешь слышать, как острые когти царапают пол, под тяжелое, смрадное дыхание, и глухое хихиканье твари, которая хочет забрать тебя к себе — на дно холодного, темного колодца.
Так было, так есть, и кто знает, будет ли впредь.
Сергей раскрыл глаза, возвращаясь назад, в уютный покой спальни — впереди целая ночь, быть может, кому-то она покажется бесконечной…
12. Зимний сон (окончание)
Марии Сергеевне снился сон. В нем она снова была маленькой девочкой, и гуляла по лесу. Она собирала ягоды, которые в изобилии водились на заросших осокой полянках. Корзинка уже наполовину наполнилась сладкими ягодами, и девочка Маша побежала, радостно припрыгивая, по извилистой лесной тропке.
Бежать было недалеко. Тропинка вела домой. Сосны-великаны уносились вверх огромными мачтами, их густая хвоя с трудом пропускала солнечные лучи, и поэтому мягкий полусумрак царил повсюду.
Маша крепко сжимала корзинку. Еще два поворота и она окажется дома, в месте, где будет в безопасности. Как только мысли о доме проникли в ее голову, девочка Маша застыла как вкопанная.
Словно пелена упала с глаз, и Маша поняла, что находится в лесу, совершенно одна. И возможно, где-то в сумраке леса, чьи-то глаза горят огоньками, с жадностью наблюдая за ней, готовясь приблизиться, чтобы…
(Причастить тебя, крошка, провести тебя на ту сторону детства…)
…разорвать на куски доверчивую детскую плоть, вонзить когти и зубы в теплое детское мясо.
— Не бежать, главное не бежать… — Маша шептала себе под нос, тем не менее, ускоряя шаг.
(Какая же длинная эта тропинка, и совсем, ну совсем, не желает заканчиваться!)
Маша уже почти бежала. Ее тяжелому дыханию вторили, шорох хвои под ногами и звуки ломающихся вдали веточек. Чудовище, что поджидало ее, теперь приближалось, круша и ломая все на своем пути, разбрасывая в стороны сломанные ветви, вырывая своими когтями, куски слежавшейся хвои, ломая нежные шляпки грибов.
(Оно уже совсем близко, Маша, и если ты сейчас не поторопишься, ох, если не поторопишься…)
Ей стало очень страшно. Она чувствовала на спине горячее дыхание, еще немного и…
Хвойный лес закончился. Тропинка вела дальше, в дубовую рощу, где было намного темнее. Но Маша знала, что она уже почти на месте. Роща совсем не большая, и тропинка закончится у старинных кованых ворот, с острыми пиками, торчащими вверх.
Она пробежала мимо старого дуба. Кто-то давно вырезал на нем строгий, суровый лик, неизвестного божества. Тяжелый взгляд преследовал девочку. Густые брови хмурились, словно божество было недовольно Машей.