— Я оплачу вам билет на самолет, когда очередь дойдет до носа, — сказал мистер Чингиз, сама любезность.

— Разве вы не здесь будете оперировать? — Мистер Рош, по-видимому, был удивлен. — Ей нужно ехать за границу?

— Ко мне в клинику, — пояснил мистер Чингиз. — В Калифорнию.

— Что ж, я не прочь на время сменить обстановку, — сказал мистер Рош, посмотрев на дождь за окном. Затем он вновь переключил все внимание на пациентку. — Сердечный ритм сильно замедлен.

— Медленно — не быстро!

— И давление пониженное, даже странно, — добавил мистер Рош.

— Это все нам на руку, — сказал мистер Чингиз. — Плохо другое — слишком много сала.

— А не хотите просто отчикать его — заодно уж? — предложил мистер Рош.

— Чересчур большая поверхность, — сказал мистер Чингиз. — Для нее же лучше, если она скинет вес сейчас, естественным образом.

— Какой именно вес? — поинтересовался мистер Рош.

Мистер Чингиз перевел взгляд на Руфь, натягивающую за ширмой одежду. Ширма едва доходила ей до плеч. — Похудеете килограмм на пятнадцать-двадцать, — сказал он, — тогда и начнем.

От совместного житья с Вики Руфь распухала как на дрожжах. Доступные по цене продукты были богаты углеводами, а тоска — неизбежная спутница безденежья — приводила к тому, что обе женщины беспрерывно что-то жевали, да еще подъедали за детьми. Сладкий кофе с печеньем помогал скоротать бесконечное утро, сладкий чай с булочками — кое-как дотянуть до вечера.

Руфь, придя домой, к Вики, заявила ей, что больше не нуждается в комнате.

— Но я же беременна! — взвыла Вики, как будто это давало ей какие-то особые права.

— Да ты всю жизнь будешь беременна, — сказала Руфь мрачно, собирая свои немногочисленные, огромного размера, вещи. Кровать здесь была для нее коротковата, но, с другой стороны, когда и где бывало иначе? Постельное белье было выношенное, дрянное — сколько его ни стирай, все равно все в кляксах от фломастеров: дети повсюду их разбрасывали, разумеется, без колпачков.

— Что теперь со мной будет? — стенала Вики, а Марта и Пол цеплялись за столбы Руфиных ног, но она без особого труда стряхнула их. Энди и Никола впивались в нее куда как больнее. Они до сих пор еще иногда снились ей, ее дети, — тянули к ней свои ручонки, — но стоило ей открыть глаза, и она мгновенно понимала, что за это время «ручонки» у детей успели вырасти и обнять обоих сразу будет трудновато.

— На твоем месте, — сказала Руфь, — я продала бы свое нерожденное дитя — прямо сейчас, не откладывая, — за большие деньги каким-нибудь приемным родителям. Пола и Марту, конечно, тоже неплохо бы продать. На свете достаточно состоятельных людей, которые мечтают взять на воспитание симпатичных, здоровых, белых малышей. В этом случае твои дети получат гораздо лучшие стартовые возможности, дольше проживут, приобретут более интересных друзей, более привлекательных сексуальных партнеров, и вообще будут жить более содержательной и наполненной жизнью, чем если, по твоей милости, застрянут здесь и станут барахтаться вместе с тобой на самом дне. Продай их!

— Но я их люблю! — вскричала Вики, потрясенная до глубины души.

— Так ведь и приемные родители будут их любить. В ком не проснется родительский инстинкт при виде эдакой крохи с распахнутыми глазами.

Что дети! Любой детеныш вообще! Стоит какому-нибудь малютке-крокодильчику захныкать, все племя людоедов кинется ему на помощь. Ты только подумай, Вики, какой праздник ты можешь себе устроить на вырученный барыш!

— Но они будут тосковать без меня. А «неразрывная связь» как же?

В клинике без конца твердили о неразрывной связи «мать-ребенок» и делали все возможное, чтобы связь эта крепла день ото дня. Социальным фондам все же легче было справляться, когда матери сами занимались своим потомством, а не перекладывали все бремя на государство.

— А все их болячки как же? — вопросом на вопрос ответила Руфь. — А простуды, а сопли?

Вики, обидевшись на «сопли», сказала, что, коли Руфь решила уходить, пусть уходит немедля, и что, может, оно и к лучшему: Руфь всю дорогу ела больше, чем ей полагалось, а по дому работала меньше, просто она, Вики, из благородства до сих пор помалкивала.

— И где же твоя хваленая женская солидарность? — возмущалась Вики. — Не ты ли мне внушала, что женщины должны держаться вместе? А сама!..

Руфь пожала плечами. Вики пошла за ней до дверей.

— Ты мне противна, — говорила она. — Ты испорченная, бессердечная, противная! Слава Богу, хоть я не такая! Ты думаешь, все счастье в деньгах? Как бы не так! Да разве я смогла бы променять родных детей, смысл всей моей жизни, на какие-то жалкие деньги?

Вики семенила за Руфью до самых ворот.