«Вот выловлю я тысячу тонн рыбы. И на тысяча первой умру, — говорит Серов, — а ты даже есть ее не будешь».

И с Соколовой у него, кажется, плохо. Впрочем, может, это и к лучшему.

Об университете пока не говорит. Но ведь думает.

Мне кажется, рано ему в университет. Слишком сильны еще все эти воспоминания. Они, как дым, лезут ему в глаза. Из-за них он хочет быстренько на чем-нибудь взять реванш и выскочить в люди.

Ведь, знаешь, теперь все едут на целину или стройки. Серов, как оригинал, уехал на море. Это верно. В Москве ему, пожалуй, нельзя было оставаться. Там все слишком напоминало о прежнем. Итак, море, романтика. Представляю, какие письма писались Соколовой. Но, повторяю, работа моряка скучная. Драить палубу, медяшки. Однообразно. Штормы в наше время стали редкостью. Как говорит сам Серов, «женщин нет, а есть план, план, будь ты трижды проклят». Да, надо Игорю всю свою жизнь перестраивать.

Я вижу, как ты улыбаешься: «Маркелов не любит неудачников». Но что делать? Серов по-прежнему мечется. Он не изменился.

Когда мы уходили, к Серову пристал какой-то подвыпивший пожилой детина в штормовке. Вероятно, вечером пришел сейнер, и моряки изрядно поднабрали.

— Эй, земляк! Людей много, а истинных друзей нет: на пол-литра не дают.

— Да, мы с тобой земляки, — отвечает Игорь, — два лаптя на карте.

Тот сурово к нему придвинулся, взял его за руки.

Стоят, мерят друг друга взглядами. Вдруг детина провел так легонько по его плечам.

— Молодец! Мы с тобой работяги, поймем друг друга.

И, почему-то зло взглянув в мою сторону, детина исчез. А Игорь как-то посерьезнел:

— «Мы работяги?» А знаешь, Ленька, это неплохо.

Вот здесь для меня приоткрылся другой, новый Игорь Серов.

Черт бы его побрал, Верка, но вот в нового Игоря Серова, пожалуй, можно и поверить, хотя пройдет еще очень много времени, прежде чем он станет человеком».

ХРОНИКА ВРЕМЕН ВИКТОРА ПОДГУРСКОГО

Составленная из дневников, летописей, исторических событий и воспоминаний современников

Ветер гнал по улице обрывки старой газеты. Пыль с бульвара неслась на мостовую. Как-то сразу потемнело. Черные точки появились на тротуаре. Число их быстро увеличивалось. Прохожие съежились и кинулись в ближайшие подъезды и подворотни.

Ветки деревьев отчаянно заметались, спасаясь от крутых порывов ветра, но постепенно шум листвы был заглушен нарастающим гулом падающей воды, который заполнил всю улицу.

По черному, мокрому асфальту, по блестевшим лужам резво запрыгали водяные мухи, оставляя после себя расходящиеся круги.

Виктор шагал, глядя куда-то вдаль немного прищуренными глазами. По лицу его стекали капли.

Он был без шапки, в синем, накрепко подпоясанном плаще, воротник поднят, руки глубоко засунуты в карманы. Это создавало ощущение собранности, физической крепости. Распрямив плечи, он шел, как будто вбивал каждый шаг в мягкий асфальт, как будто ботинки были чугунными и от их поступи дрожала улица.

Но его ботинки не были даже целыми и с чугуном могли сравниться, пожалуй, только по весу. В них уже плескались целые озера. Ботинки бодро чавкали, с каждым шагом вбирая новые и новые порции воды, и ногам было более чем прохладно. В довершение развязался шнурок. Виктор выругался, остановился, оглянулся. Убедившись, что никого поблизости нет, он подошел к стене, уперся в нее ногой, завязал шнурок. Потом выпрямился. Его взгляд скользнул по намокшей доске объявлений и по приклеенному к ней куску фиолетовой бумаги со свесившимся углом.

Глаза его застыли. Он шагнул к афише. Под черным крупным заголовком «Куда пойти учиться» институты Энергетический, Бауманский, Авиационный объявляли прием студентов.

…Дождь исчез. И он увидел себя в майский солнечный день впервые остановившимся перед этой афишей. Вот он спорит с одноклассниками, какой институт лучше. Июнь. Он переступает порог МАТИ. На нем новый костюм. Он волнуется, но старается шутить: «Теперь пять лет каждый день сюда тащиться. И далеко и разорительно…»

Он открыл глаза.

Намокшая афиша свисала с доски. «Московский авиационно-технологический институт (МАТИ). Прием на 1 курс». Черные, набухшие буквы молча смотрят на него. Они очень близко…

В горле защекотало. Виктор прикусил губу, вынул руку из кармана и сосредоточенно, словно это было его привычным занятием, стал срывать афишу. Смял ее в бумажный комок, резко замахнулся… разжал пальцы. Комок шлепнулся в лужу.

Виктор зашагал дальше, скривив рот в усмешке. Дождевые капли хлестали по лицу.

Телефонная будка. Он зашел, закрыл дверь. Уф, наконец-то можно прийти в себя, вытереть платком мокрое лицо, отряхнуться! Снаружи по стеклу ползли струйки воды. Улица расплывалась в сером тумане.

Он снял трубку, набрал номер. Долгие гудки. Вдруг он услышал, как стучит у него сердце. Странно! Раньше он смеялся, когда говорили о связи сердца с лирическими переживаниями; считал, что все это досужая выдумка поэтов. Сердце — просто механический насос и, как утверждают врачи, портится от никотина и алкоголя. А теперь…