Естественно, доктор с прискорбием сообщил, что граф вперед ни копейки не дал, но я на такое уже не морщился. Тридцать франков. Двойная цена за подобную работу. Пусть. Отдал восемь песо. Сдачу взял полотном для перевязок и какой-то едкой мазью, которой надо смазывать плечо Пепе по вечерам. Когда рубец установится - продолжать осторожно втирать остатки. В холодную погоду руку беречь, укутывать, но не парить. Будет побаливать - смазывать и по утрам, не жмотничать. Банка здоровая, больше литра. Надеюсь, все будет хорошо. Зашли вместе с месье Бланшаром к Пепе, порадовали, что завтра к вечеру его заберем. Доктор днем зайдет, посмотрит, даст последние инструкции. Оставил песо старушке, мадам Ру. От души.

Вечером, после ужина, собрались у меня. Выслушали доклад - во что нам обойдется... Выхода нет.

Одно могу сказать - мои проблемы. Принимаю этот долг на себя, хотя - один хрен, никто не поверит, потрошить будут всех.

Взрослые люди, понимают. Хлопнул ладонью по колену, вставая, подбивая итог. Дискуссия закончена. Гильермо - открывай. Ополовинили одну колбаску, франки расфасованы по тысяче, по пятьдесят монет. Взятку пересыпали в мой кисет с остатками серебра. Завтра оттуда и буду доставать при расплате.

Запахнет? Запахнет. Что за граф! По любому от него...

– Ваше сиятельство! Гра-аф!

Все. Кажется, закончилось. Обессилено выпустив глухо стукнувшую о землю шпагу, я тяжело привалился спиной к стволу, а потом сполз на землю окончательно. Вытянув ногу, попытался ощупью определить, что же там случилось. Больно, штанина разорвана, но крови не видно. Пока не видно. После взрыва прошло-то минуты три. Вот так - высунулся, поторопился, хотел посмотреть, что делается на дороге и - пожалуйста! Выстрелы, удар. Значит, не всех перебили, придется действовать по второму варианту. Пока, отступая, отползал на брюхе назад, виляя задницей, пряча голову, щекой задевая стылую землю - вроде и ничего, терпимо болела. А когда, очутившись за ближайшим деревом, прикрываясь его стволом, попытался привстать - тупо вломило. Пришлось, цепляясь за дуб... или за ясень (по зиме, без листьев, хрен их тут определишь), на руках себя вверх вытягивать, а потом, поджав подбитую лапку, придерживая ее на весу, чтобы случайно не опереться, нашаривать на земле последний прихваченный с позиции пистолет. Если зажмут в лесу - пусть думают, что заряжен. Сыграю на этом - может и выкручусь. Шпага - полная фигня, только чтобы отбить первый удар, вторым - нанижут, как перепелку на вертел. Еще есть кинжал за голенищем сапога. Последний мой довод.

Так и заскакал меж деревьев. Как заяц, петляя, отталкиваясь рукой от стволов просматривающегося с дороги насквозь холодного и голого редкого зимнего леса. Опять стукнули выстрелы. Заметили! А нога-то не казенная! Болит, словно в бедренную кость дубиной приложили. Наступил сгоряча пару раз - чуть не навернулся, не держит. Пришлось опять за ближайший ствол прильнуть. Здесь и остановился, хрипло дыша, спуская пар из черепушки.

Просчитался я, зараза. Много их, всех не положили. Мои, как и запланировано на такой пиковый случай, сейчас стянутся к карете, а мне - и не дойти. Буду здесь смерть принимать.

И раздавать.

Ну и - шпагу из ножен достал, кинжал проверил. Пустой пистолет в левую руку, шпагу в правую. Спиною к стволу прислонился - жду, когда обойдут и в глаза мне посмотрят. Те, кто остался.

– Гра-аф! Гра-аф!

Гильермо. Хорошо, что живой. Кто еще из наших?

– Я здесь, Гильермо!

– Граф, где вы?

– Здесь, за стволом. Вниз смотри.

Пыхтящий Гильермо возник, как ангел. Аж на слезу пробило. Никогда, увидев его, так не радовался. Повода, видимо, не было.

Тоже - со шпагой в правой, в левой пистолет. Мельком скользнул глазами по мне, заметил, и тут же стал обшаривать взглядом округу.

– Ты движение отсматривай, не просто так смотри.

Я же помню, как был хомяком. Движение - на раз - просекается.

Ну, ладно, ладно, кому бы кто говорил. Гильермо как боец меня на порядок превосходит, не мне ему подсказывать. Перенервничал малость. Простит. Замнем.

– Граф, что с ногой?

– Не знаю. Не смотрел пока, крови нет. Выстрелы, удар... Слегка побаливает. Дай, на тебя обопрусь. Что там у дороги? Что с нашими? Кого еще видел?

Гильермо, не отвечая, вытянул меня вверх за руку, забросил ее себе за шею, подпер плечом. Тоже выдохся. Или тащить - или разговаривать, одновременно не получается.

– Пойдем, сейчас увидим... Трое точно ускакали... Последнего я в спину... Выстрелом... Бросили, не стали останавливаться. После пушки - стреляли с той стороны, с холма, но я за вами. Потерял - прибегаю туда, а вас нет.

– Крикни тогда им, а то - стрельнут в нас, когда к дороге выйдем.

Гильермо приостановился, набрал воздуха и заорал во всю мощь легких.

– Гонсало! Хуан! Кугель! Это мы! Не стреляйте! Гильермо! Граф!

Надсадно сопя и опираясь друг на друга, мы наконец вывалились из леса к дороге. Смотри ты, а я думал, что недалеко убежал. Фига се - не далеко! Как заяц рванул! Вроде нога потихоньку проходит, надо попытаться ступать.

Дорога уже просвечивала за деревьями, темными пятнами на ее желтоватом, скованном морозом песке, лежали вперемешку людские и конские трупы. Людей больше. Видно было, как трое из лежащих лошадей пытаются приподняться, тянут шеи. Упавшая почти у кромки леса по нашей стороне, в агонии лягала воздух копытом. Солнечный блик от стертой подковы время от времени бил в глаза сквозь редкие ветви. Жалобное ржание, людские стоны. Вдоль всей дороги какое-то месиво, с этим еще предстоит разбираться. Нам туда. Несколько лошадей, отбежав метров на пятьдесят от места бойни, жались табунком.