— Из Бибиковых один надувается, другой продувается, а третий других надувает.

Уже будучи морским министром, Меншиков принял однажды некоего капитан-лейтенанта, который по разным обстоятельствам поменял морскую службу на работу в полиции, где был назначен частным приставом Адмиралтейской части.

Поздоровавшись с бывшим моряком, Меншиков представил его присутствовавшим:

— Вот человек, который обошел все части света, а лучше второй Адмиралтейской не нашел.

В 1850 году на место заболевшего графа Уварова министром просвещения был назначен князь Ширинский-Шихматов, а товарищем министра — А. С. Норов, который был без одной ноги. Ни новый министр, ни его товарищ, по мнению света, не отличались качествами, необходимыми для таких должностей.

Князь Меншиков, узнав о назначении, сказал:

— И прежде просвещение тащилось у нас как ленивая лошадь, но все-таки было на четырех ногах, а теперь стало на трех, да и то с норовом.

Не менее знаменитым петербургским острословом был Александр Львович Нарышкин. Старинный дворянский род Нарышкиных, если верить преданию, ведет свою родословную от крымского татарина Нарышки, приехавшего в Москву в 1463 г. Один из Нарышкиных, Кирилл Полиевктович, породнился с династией Романовых, выдав свою дочь Наталью за царя Алексея Михайловича. От этого брака родился будущий император Петр I. Как говорили в старину, «От Нарышкиных Петр Великий произошел». В эпоху Екатерины II был хорошо известен острослов и мистификатор обер-шталмейстер Лев Александрович Нарышкин. При дворе Екатерины он выполнял, если можно так выразиться, старинные обязанности упразднявшихся в то время царских шутов.

Сын Льва Александровича, Александр Львович Нарышкин, служил директором императорских театров. Он унаследовал от отца природное остроумие и отличался редким гостеприимством. Дом его на Большой Морской, названный в Петербурге «Новыми Афинами», всегда был полон гостей, среди которых бывали «лучшие умы и таланты того времени». Здесь и рождалось большинство шуток Нарышкина.

Нарышкин не любил Н. П. Румянцева и часто трунил над ним. Последний до конца жизни носил косу в своей прическе.

— Вот уж подлинно скажешь, — говорил Нарышкин, — нашла коса на камень.

Когда принц Прусский гостил в Петербурге, шел беспрерывный дождь. Государь изъявил сожаление. — По крайней мере, принц не скажет, что Ваше Величество его сухо приняли, — заметил Нарышкин.

Император Павел при вступлении своем на престол пожаловал князьям Александру и Алексею Куракиным несколько тысяч крестьян и богатые рыбные ловли на Волге. Встретив в день издания этого указа Нарышкина, император спросил его:

— Что нового в городе, Александр Львович?

— Все говорят только об одном, — отвечал Нарышкин, — что Ваше Величество изволили посадить обоих Куракиных на хлеб и воду.

Но особенно гремела в Петербурге слава об обедах, устраиваемых им на загородной даче, которая, как и отцовская, находилась на Петергофском шоссе. Сохранился анекдот о расточительности Нарышкина:

Однажды Александр I, присутствовавший на одном из небывалых по размаху праздников, устроенных Нарышкиным, поинтересовался, во что он ему обошелся.

— Ваше Величество, в тридцать шесть тысяч рублей, — ответил Нарышкин.

— Неужели не более? — удивился царь, еще раз взглянув на все это великолепие.

— Ваше Величество, — нашелся Нарышкин, — я заплатил тридцать шесть тысяч рублей только за гербовую бумагу подписанных мной векселей.

Через несколько дней император прислал Нарышкину книгу, в которую вплетены были сто тысяч рублей ассигнациями.

Нарышкин, всегда славившийся своей находчивостью, просил передать государю «свою глубочайшую признательность» и добавил, что «сочинение очень интересное и желательно получить продолжение». Александр прислал Нарышкину еще одну книгу с вплетенными в нее ста тысячами, но при этом приказал передать, что «издание окончено».

Понятно, что при таком образе жизни Нарышкину и в самом деле постоянно не хватало средств. Он был в вечных долгах и притом «без всякой надежды на оплату кредитов». Взаимоотношения с кредиторами были непростыми, но врожденное чувство юмора помогало Нарышкину выживать.