— Да, попади тут, когда со всех сторон толкаются: «Дай стрельну, дай стрельну».

Спор о том, кто был родоначальником террора, а в конечном счете, кто более антихрист — Ленин или Сталин, продолжается до сих пор. Нет уверенности в окончательном решении этого вопроса и у фольклора.

Ленин и Сталин стоят в аду по горло в говне. Ленин кричит:

— Есть такая партия!

Сталин отвечает:

— Не гони волну.

Но в представлении народа даже Ленин в конце концов отшатнулся от своего верного последователя:

Когда Сталина внесли в мавзолей, Ленин сказал:

— Никогда не думал, что ЦК подложит мне такую свинью.

Справедливости ради надо сказать, что фольклор никогда не снимал вины за происходившее и с самого народа, против которого был развернут террор.

— Папа, а кто такой Сталин?

— Наш вождь.

— А я думал, что вожди бывают только у дикарей.

Так или иначе, сразу после убийства Кирова в Ленинграде начались массовые аресты. В значительной степени это коснулось старых большевиков-политкаторжан. К этой категории партийной элиты после 1917 г. относились с пиететом. Освобожденные революцией из тюрем и возвращенные из сибирских ссылок, они стали символом и знаменем борьбы за счастливое будущее человечества. Им отдавали должное. Их окружали заботой и вниманием. В ответ на это они передавали свой богатейший опыт революционной борьбы. По понятным причинам в Ленинграде старых борцов за всемирное счастье и справедливость было особенно много. Здесь зарождалось революционное движение. Именно поэтому здесь, в Ленинграде, было создано Общество бывших политкаторжан.

В 1929 г. на Петровской набережной вблизи площади Революции начинается строительство специального жилого дома для политкаторжан. В 144 квартирах этого дома должны были жить бывшие политические каторжане и ссыльнопоселенцы — члены самых различных партий, от большевиков и меньшевиков до эсеров и бундовцев. Согласно одному из преданий, место для строительства выбирал сам Мироныч. Будто бы именно он предложил возвести этот дом в непосредственной близости к площади Революции. Выстроенное в конструктивистском стиле здание почти сразу же приобрело статус памятника ранней советской архитектуры. Однако в то время оно все же вызывало странное ощущение своим серым казарменным цветом и узкими, чуть ли не тюремными оконными проемами. В Ленинграде мрачно пошучивали: «Они привыкли при царе по тюрьмам сидеть, вот им и дом выстроили соответствующий».

Почти сразу после убийства Кирова Общество бывших политкаторжан было ликвидировано. Им припомнили участие в партийных дискуссиях, и то, что раньше считалось внутрипартийной борьбой, ныне стали квалифицировать как участие в антипартийных заговорах. 132 семьи из 144-х были выселены из Дома политкаторжан и подвергнуты репрессиям. Многие из них вновь оказались в тюрьмах и ссылках. Оставшиеся на свободе горько пошучивали:

НКВД извлек из нас квадратный корень.

И действительно, из 144 квартир не опечатанными остались 12. Но на самом деле и оставшимся было не до шуток. Сохранился анекдот:

Однажды в опустевшем доме политкаторжан затрещали звонки и послышались громовые удары в двери. Чудом уцелевшие остатки политкаторжан в оцепенении прильнули к дверям: на кого-то падет очередной жребий? И вдруг из-за дверей раздается радостный голос управдома:

— Граждане каторжане, никакой паники! Все в порядке! Это пожарные! Горит первый этаж!

На страну опускался сумрак беспросветной сталинской ночи. В душах и сердцах людей поселился обыкновенный человеческий страх, причем не только за себя, но и за других — родственников, детей, друзей или просто знакомых. Судя по семейному анекдоту, записанному Сергеем Довлатовым, в Ленинграде даже выработался своеобразный ритуал спасения близких людей.

Шла как-то моя тетка по улице. Встретила Зощенко. Для писателя уже наступили тяжелые времена. Зощенко, отвернувшись, прошел мимо. Тетка догнала его и спрашивает:

— Отчего вы со мной не здороваетесь?

Зощенко ответил:

— Извините. Я помогаю друзьям не здороваться со мной…

Да и сам Довлатов, хоть это и происходило через несколько десятилетий после описываемого нами времени, видимо, боялся делать лишние записи, которые могли бы кого-нибудь скомпрометировать. Лучше надеяться на собственную память.

— Мой телефон 32–08. Запомнить очень легко: 32 зуба и 8 пальцев.

А у Михаила Зощенко обострилась ипохондрия. И без того скупой на улыбку он стал еще более мрачным и нелюдимым. О нем, тогдашнем, ходили по городу невеселые анекдоты.

Пришел однажды человек к врачу.

— Замучила ипохондрия, доктор, ничего не помогает.

— А вы попробуйте каждый день читать по одному рассказу Зощенко.

— Боюсь, что не поможет, доктор.