— За что ж вы сделаете ему выговор?

— За то, что он переменил место.

— Он переменил место? Где ж он был прежде? За кем он смел волочиться?

— Как вы любопытна! — Как вы неосторожна! — Ваш муж слушает нас, вы забыли это.

— Я слушаю, это правда; но ничего не слышу. Я образцовый муж.

— Не очень шутите, мой милый муж: я в самом деле немножко влюблена в него, несмотря на мои двадцать восемь лет. Несчастная! Он ни разу не взглянул на меня, с тех пор как мы поклонились!

— Творец! — Почему влюбляются в таких жестоких? — патетически сказал Миронов. — Почему не влюбляются в меня? — Он стал утирать кулаком глаза. — Влюбитесь в меня, я не буду жесток! У меня чувствительное сердце! — и продолжал хныкать, пока не кончился длинный дуэт между певцами, которых никому не было охоты слушать. — Он недурно подделывался своим хныканьем под их достойные оплакиванья голоса и заслужил то, что три довольно хорошенькие дамы из соседней ложи шептали ему: браво! — Он раскланивался им, прижимая руку к сердцу, и, стискивая ручку своей студенческой шпаги, бросал такие свирепые взгляды на двух мужчин, бывших в той ложе, что и они расправили свои официальные лица.

— Я устала сидеть, — сказала Рязанцева, когда кончился первый акт. — Пойдем ходить по коридору.

— Пожалуй, — отвечала Волгина.

Они успели сделать лишь несколько шагов, Нивельзин уже взбежал в их коридор. — Он подошел к Рязанцевой, сказал, что приехал только вчера, что множество дел не позволило ему сделать еще ни одного визита, что поэтому Рязанцева должна извинить его.

Рязанцев шел позади, с Мироновым. Он крякнул деловым образом, чтобы заставить его оглянуться, и сказал:

— А с Алексеем Иванычем Волгиным вы уже виделись? — Да, я видел его.

— Хе, хе, хе, — вы виделись с ним! — Рязанцев лукаво приморгнул. — Мы не в претензии, — продолжал он серьезно и одобрительно. — Важные дела прежде мелких. Мы понимаем, что вы должны были увидеться с ним первым.

Добряк торжествовал: он сделал «маленький допросец» и «получил улику». — Волгина не могла оставить этого так: Нивельзин, конечно, относил слова Рязанцева к действительным причинам своего сближения с ее мужем. Надобно было показать ему, что Рязанцев ничего не знает.

— Скажите, Нивельзин, где видели вы моего мужа?

Нивельзин смотрел на нее изумленными глазами.

— Скажите Григорию Сергеичу, где видели вы моего мужа. Он воображает, будто вам было поручено видеть его тотчас же по приезде в Петербург.

— Я видел monsieur Волгина сейчас, здесь, в театре; мы встретились совершенно случайно.

Рязанцев был сражен. Но в тот же миг на лице его выразилось понимание, довольство и с тем вместе уважение, близкое даже к благоговению.

— Не спрашиваю больше, — сказал он, таинственно понижая голос. — Вы не искали друг друга. Вам не было надобности видеться. Вы встретились в опере, совершенно случайно. Какие дела могут быть в опере? О чем можно говорить в опере? — Чья бы ни была эта мысль, я выражаю свое уважение к этому человеку и молчу.

Конечно, он понял, что Волгин ведет свои дела еще гораздо искуснее, нежели предположил он, по отправлению агента в Лондон через Австрию. — Но Волгиной было важно только то, чтобы Нивельзин не считал нарушенной тайну своих отношений к Савеловой. Нивельзин мог видеть, что Рязанцев толкует о rendez-vous [3] нисколько не похожих на любовные. Этого было довольно для Волгиной. Теперь Нивельзин сам заставит Рязанцева высказать ему свое предположение и сумеет объяснить ему вздорность этой фантазии.

— Хе, хе, хе! — Я молчу. Оставим это. Не любопытствую, что привезли вы Алексею Иванычу, — продолжал Рязанцев таинственным шепотом. — Но что же вы привезли мне? — Только поклоны? Или и поручения? — Как поживают? Скучают по родине?

— К вам есть письма. В них ничего особенно важного. Я не знал, что найду вас здесь, и их нет при мне. Привезу завтра поутру. Но мы поговорим с вами, когда взойдем в ложу. — Нивельзин бросил Рязанцева и подошел к Рязанцевой. — Я имею сказать вам несколько слов, Анна Александровна.

— По секрету? Что подумает мой муж? — Предупреждаю вас, Лидия Васильевна: это страшный ветреник, — по крайней мере был ветреник прежде, нежели сделался моим постоянным поклонником, — и рекомендую: Нивельзин.

— Мы немножко знакомы, — сказала Волгина, подавая ему руку: — И когда вы расскажете ваши секреты Анне Александровне, я, также по секрету, сделаю вам выговор.

Рязанцева пошла тише.

— Кто это? — тихо спросил Нивельзин, когда они отстали на несколько шагов.

— Вы могли видеть из разговора, кто она; madame Волгина; я назвала вам и ее имя: Лидия Васильевна.