В тот самый день, когда госпожа Гертруда подарила мужу наследника, дочь их, Фуксия, стояла задумчиво у окна своей спальни. Девочка плакала, отчаянно кусая губы. Нянюшка Слэгг, встревоженная донельзя – нянька просто не понимала причин расстройства воспитанницы – суетилась вокруг девочки, тщетно пытаясь успокоить ее. Нянюшка была настолько растеряна, что даже не пыталась обнять Фуксию, как это происходило в подобных случаях раньше. И Фуксия продолжала плакать, глядя на мрачную громаду горы Горменгаст, а нянька, то и дело всплескивая руками, кудахтала: «Ну что же стряслось с тобой, кровиночка моя? Не тужи, сердешная – не надо расстраиваться! Ну почему ты не хочешь поделиться со мной своим горем? Деточка – скажи, скажи, легче на душе станет!»

Но слезы продолжали струиться по щекам юной герцогини – она только еще сильнее расстраивалась, слыша унылое бормотание няньки.

Наконец старуха, поняв, что успокоить воспитанницу все равно не сможет, выпорхнула из комнаты, пообещав на прощание принести девочке пирожок.

Фуксия же, дождавшись, пока шаги нянюшки затихнут в переходах, со всех ног бросилась на улицу. Она летела, не разбирая дороги – люди бросались в стороны, стремясь избежать столкновения. Фуксия и сама не помнила, как оказалась на улице. Опомнилась она тогда, когда бежала через сад. Там тоже было одно из ее укромных местечек – где кончались клумбы с цветами – творения Пентекоста – затем начинались заросли папоротников, а дальше – небольшое озерцо. Здесь всегда стояла тишина – даже птицы не резвились в ветвях, что окаймляли озеро.

Фуксия бросилась на землю и заплакала. «Ненавижу! Ненавижу все! – сотрясалась от рыданий девочка. – Всех ненавижу! Надоели все! Весь мир!»

Однако вскоре рыдания прекратились – горло чесалось, глаза распухли. Фуксия села и, глядя в воду, сказала, как бы размышляя: «Вот вырасту и буду жить одна! Всегда одна! В каком-нибудь уединенном доме в лесу… Или даже внутри дерева…»

Сорвав травинку, девочка принялась ее пережевывать.

– Конечно, когда я буду жить одна, кто-нибудь доберется до моего места. Может быть, этот кто-то будет даже из другого мира. Не из этого! Придет кто-нибудь даже из другого мира. Из нового мира. Не из этого! Придет кто-нибудь… не такой, как они все. Он сразу влюбится в меня, потому что я всегда одна, я не такая, как они все… Этому человеку будет хорошо со мной, потому что у меня есть главное качество – гордость!

Но тут же слезы снова хлынули из глаз девочки.

– Он… он будет высоким, выше Флея… Сильный как лев и с гривой желтоватых волос – тоже как у льва… Только его волосы будут вьющимися. Он будет большим и сильным человеком, умным – намного умнее доктора. Он будет одет в черный камзол, так что моя одежда будет казаться очень яркой. Он вот так подойдет… И скажет: «Леди Фуксия!» А я ему: «А в чем, собственно, дело?»

Дочь герцога шмыгнула носом и уставилась, пригорюнившись, на водную гладь.

Фуксии показалось, что по поверхности озера пошла рябь – возможно, вода понимает ее.

В то самое время, пока девочка мечтала о подобном льву пришельце из другого мира, Стирпайк начал свое последнее путешествие по оплетенной плющом стене.

Госпожа же Слэгг делилась с Кидой своими переживаниями. В душе старой женщины боролись два чувства – с одной стороны, она хотела вести себя с подобающим няньке его светлости достоинством, с другой – она даже за это короткое время успела привязаться к Киде и вдобавок испытывала к ней почти материнское чувство.

Флей в это время полировал кусочком замши шлем, надеваемый лордом Гроуном в торжественных случаях, Свелтер точил в кухне нож для разделки мясных туш. Лезвие и без того уже было остро отточено, но шеф-повар, пробуя острие о ноготь большого пальца, всякий раз хмурился и вновь принимался терзать точильный камень. Возможно, просто отвратительный скрежет стали о камень приводил хозяина герцогской кухни в восторг.

Фуксия, насидевшись на холодной земле, поднялась на ноги и не спеша направилась к вершине густо заросшего папоротниками холма. Стирпайк как раз продирался сквозь заросли плюща и находился примерно в сорока футах от окна ее потаенной комнаты.

Фуксия, набродившись по окрестностям замка, вернулась домой и первым делом заперла дверь. Вынув кусок угля, девочка окинула комнату скучающим взглядом – уже все стены либо заклеены ее рисунками, либо просто изрисованы. Наконец, углядев свободный кусочек стены у самой дверной притолоки, юная герцогиня приставила к стене стул, взгромоздилась на него и нарисовала сердце, выведя вокруг него надпись: «Я Фуксия. И всегда буду ею. Я – это я. Не пугайся! Подожди, и все увидишь!»

Девочка зевнула и подумала – вот скукотища-то! Чем бы заняться? Внезапно она ощутила острое желание углубиться в книгу стихотворений, что была скрыта от посторонних глаз на чердаке. Остальное уже было делом техники – еще раз убедившись, что дверь надежно заперта, она зажгла свечу, отодвинула кровать от стены и через несколько минут, поднявшись по винтовой лестнице, очутилась в своем убежище.

Вообще-то девочка нечасто забиралась на чердак в предвечернее время, предпочитая скрываться от посторонних глаз с раннего утра. Но делать все равно было нечего, и теперь Фуксия пробиралась давно знакомым путем, то и дело посматривая на яростно прыгающее пламя свечи. Девочка подосадовала – от свечи остался короткий огарок, она забыла позаботиться о новой. Но тут же вспомнила – три недели назад она принесла на чердак пачку красных и зеленых церковных свечек. Как хорошо, что вспомнила! Добравшись до комнаты, Фуксия обрадовалась – свечи на месте. Девочка решила зажечь три свечки – и тогда комната будет ярко освещена – окно она закрыла, так как дул сильный ветер. Фуксия зажгла новую свечку и направилась к окну – нужно было поплотнее закрыть ставни. И тут ей показалось, что у нее остановилось сердце – у второго окна лежало скорчившееся неподвижное тело. Как попал этот человек сюда? Неужели через окно?