Девушка припарковала машину около какого-то здания. Хранитель взял ее стол, и они быстро прошли мимо поста охраны в лифт. Это были апартаменты с одной спальней, большими окнами в обеих комнатах, маленькой кухней и изысканной ванной с гидромассажем. Он помог ей разложить стол в комнате. Пока она заказывала по телефону легкий обед, он бродил по квартире, восхищенно рассматривая обстановку из стали и кожи в одной комнате, высококлассную тайваньскую мебель из красного дерева в другой, сверкающую черную электронику и гигантский экран телевизора.

— Ваш клиент, наверно, очень богатый.

— Нет, — развенчала она владельца. — Просто парень-трудяга. Фининспектор или что-то вроде того.

Она сбросила с плеч пиджак и скинула туфли, освободив такие крошечные ножки, что у него перехватило дух. Он покраснел, когда она заметила его пристальный взгляд.

Последний раз он был наедине с девушкой на откидном стуле кабинки канатной дороги над пекинскими Благоуханными Холмами, скользившей над лесом. Он поцеловал ее, и она рванулась в сторону, испугавшись, что кто-нибудь из встречной кабинки может увидеть и узнать ее. Сплетня может уничтожить кого угодно, и уж тем более девушку. В растерянности он мельком взглянул на землю, проглядывавшую сквозь верхушки деревьев, и заметил парочки, отдыхавшие в тени. Она радостно согласилась, когда он, колеблясь, предложил проехать оставшуюся часть пути в гробовом молчании.

Его глаза перекинулись на массажный стол, покрытый полотенцами.

— Нет, — сказала она, указывая на спальню и жестом поманив его за собой. — Давайте сделаем это на постели, чтобы мне не нужно было стоять.

— У вас есть парень?

— Паршивый трус, который сбежал в Канаду на другой день после того, как получил паспорт. Я не хочу слышать больше о нем ничего. И, честно говоря, если остальные парни из Пекина такие же миляги, как вы, у нас все будет отлично после «девяносто седьмого». Лучше, чем при гуйло, верно? Ну, ложитесь, снимите свою рубашку. И брюки.

Он уставился на нее, рука застыла на галстуке.

— Вы ведь носите белье, а?

— Конечно.

— Тогда снимайте и его, — скомандовала она быстро. — Не могу же я массировать по одежде.

Поколебавшись, он сделал то, что ему велели. Он стоял перед ней, чувствуя себя в глупом положении. Она усмехнулась.

— Вы выглядите забавно в носках и ботинках. Снимите и их. Ну глупенький. Вы не показываете мне ничего, что нельзя было бы увидеть на пляже.

Он никогда не был на пляже. Единственное место, где он плескался в воде на людях, были бани, и то только для мужчин. Чувствуя себя униженным, он быстро стащил носки и ботинки, неловко взобрался на постель, лег на живот и зарылся лицом в подушку. Он почувствовал, как скрипнула кровать, услышал шорох одежды, а потом она села ему на поясницу. Быстро взглянув через плечо, он увидел, что она высоко задрала юбку. Ее пальцы легко коснулись его плеча, а бедра без колготок обожгли его кожу.

— Вы очень напрягаетесь.

— Мне еще никогда не делали массаж.

Он закрыл глаза от наслаждения. Ее руки путешествовали по его спине, скользнули под эластик трусов и стали мять ягодицы. Вынув руку, она продолжала гладить спину, а потом пробежала ладонями вниз по ногам.

— Перестаньте думать, — прошептала она. — Пусть голова будет пустой.

Она коснулась его висков и провела пальцами по закрытым векам.

— Так-то лучше.

Казалось, ее голос долетал откуда-то издалека. Мысли о Вонге Ли, поддельном колокольчике, порочном городе стали дробиться и исчезать, как отражения на потревоженной поверхности пруда. Ее рука проникла ему под грудную клетку и пошла вниз, вызывая незнакомые до сих пор ощущения. Он не мог поверить, что это происходит. Ему казалось, что он открыл одну из самых потаенных комнат во Дворце умеренности и увидел там солнечный свет.

Когда он лежал расслабленным, благодарный и беспомощно влюбленный, он вдруг с тревогой увидел, что едва уловимый привкус разочарования закрался в ее улыбку. Она целовала его ненасытно, ласкала с новой решимостью, но ничего не происходило. Часть его не хотела ничего, только перекатиться к стене и уснуть. Но он хотел доставить ей такое же наслаждение, какое она подарила ему.

Выражение ее лица становилось все грустнее и грустнее, и внезапно с глубоким и мучительным уколом ревности он понял, что она может найти себе кого-нибудь другого — хозяина этой квартиры, например, чтобы утолить свои потребности. Он быстро взобрался на нее, но безуспешно.

Она засмеялась и оттолкнула его:

— Я знаю выход.

Спрыгнув с кровати и поправив сбившиеся набок золотые часы, которые никогда не снимала, она побежала к своему чемоданчику, а он, все еще в удивлении, смотрел на удаляющийся силуэт единственной обнаженной женщины, которую когда-либо видел. Она вернулась с маленькой кожаной коробочкой, открыла ее, и он увидел древний набор медных акупунктурных игл. «Ранняя Цин, — подумал он машинально. — Им почти триста лет».

— Откуда это у вас?