Вместе они организовали нелегальную перевозку по железной дороге лидеров, за которыми охотилось правительство, в безопасные места. Симпатизирующие им каэнэровские чиновники закрывали на это глаза, и она никогда не забудет храбрость простых людей.

Вивиан вернулась в Гонконг и нашла город в шоке. Никто не мог поверить поначалу, что правительство КНР учинило такое. Это казалось невозможным, но Китай был отброшен назад на тридцать лет. И 1997-й, который годами висел, как грозовые облака, почти незаметные на горизонте, неожиданно сверкнул молнией над головой. Она сблизилась со студенческим кружком, о котором ей говорил Ма Биньян, — он образовался среди студентов Гонконгского университета. Она уже знала некоторых из них, познакомившись во время предвыборной кампании. Она выполняла их поручения и переправляла фальшивые паспорта, которые они добывали, — это было простым делом в городе, где все можно купить за деньги. Во время своего третьего путешествия ей удалось вывезти из страны Ма Биньяна под видом китайско-сингапурского торговца тракторами. Но Ма Биньян становился все неугомоннее и в конце концов вернулся назад, чтобы агитировать в отдаленных деревушках Китая и рассказывать людям о том, что произошло на площади Тяньаньмэнь.

После того как его схватили, Вивиан не рискнула больше ехать в Китай, боясь, что, если вскроется то, что она с ним связана, она попадет под пытки. Она заставила себя окунуться в устройство дел компании «Лекко» Аллена Уэя, потом работала на Аллена, подбирая ему группу китайских коммерсантов. Спустя два года она получила весточку. Один студент, высокое положение отца которого позволяло ему знать о том, чего не знали другие, сообщил, что Ма Биньян жив, с ним все в порядке и что ему удалось убедить своих «тюремщиков», что те несколько «преступников», с которыми он был связан, все мертвы.

С замиранием сердца Вивиан отправилась в Шанхай, чтобы проверить, как обстоят дела с ее нынешней позицией. На нее никто не обратил внимания. Она опять могла свободно путешествовать в Китай и обратно. Тогда-то она и решила, что существуют другие пути изменить нынешнее положение вещей, и приняла предложение Дункана Макинтоша работать у него в качестве китайского компрадора. Богиня Тинь Хао сделала остальное — студент из Шанхая, выпив слишком много вина, обронил, что агенты могущественного гуйло — тайпана Вивиан — проявляют большой интерес к гонконгскому дьяволу Вонгу Ли.

Двенадцатилетняя Миллисент Макинтош сидела, скрестив ноги, на уголке кровати Викки, мечтательно перелистывая страницы последнего номера «Эль де Чин». Мелисса пристроилась на другом кончике, переключая каналы телевизора с помощью пульта. Вообще-то они должны были делать свои домашние задания. Их приход был для Викки одним из ежедневных счастливых впечатлений дня. Они сидели и продолжали судачить об анонимном авторе присылаемых роз. Миллисент продолжала стоять на своем, говоря, что это Чип; Мелисса подозревала женатого соседа.

Деловой день был окончен. Биржи закрыты. Телефон молчал. И факс перестал выплевывать бесконечные сообщения из «Макфаркар-хауса». Дневная головная боль Викки протыкала голову, усиленная мешаниной из китайских мыльных опер, поп-певцов, выпусков новостей, шоу-игр, американских и китайских фильмов, льющейся из телевизора. Она было хотела попросить выключить телевизор, когда ее внимание привлекло интервью в прямом эфире.

— Стоп!

— Что?

— Мелисса, верни канал… Другой. Вот этот!

— Это просто какие-то китайцы.

— Это родители Альфреда Цина. Сделай погромче.

Альфред Цин — неожиданно богатый и знаменитый Альфред Цин — герой последних городских сплетен о богатых (и тип, который считает, что розы могут быть достойной заменой теплому телефонному звонку старому другу, запертому в больнице) был любимцем Гонконга. Его фотографии печатали во всех газетах и журналах, а теперь, когда он за границей, ушлые репортеры раскопали его родителей.

— Сделай погромче.

Затаивший дыхание репортер брал интервью у четы средних лет на фоне их ресторанчика на Коулуне. Красный неон обрамлял двери, как горящий венок, и ступеньки на первый этаж украшали две хорошенькие девушки в национальных платьях, в которых Викки узнала пятнадцатилетних племянниц Альфреда, учившихся на программистов. На его матери была бесформенная черная рабочая пижама, на отце — поварские черные брюки и чистая белая майка. Их широкие улыбки показывали прекрасные зубы.

— Что они говорят, Мелисса?

Мелисса учила китайский диалект — что Хьюго поощрял — с пяти лет. Миллисент предпочла путунхуа, как тетя Викки, которая часто сожалела о своем выборе, потому что возможности его применения в Гонконге были ограничены.

— Они говорят: «Мы по-прежнему готовим… занимаемся делами ресторана». Репортер спросил: «Вы не хотите отдохнуть от дел теперь, когда ваш сын стал такой… хм, такой богатый человек?»

Родители Альфреда засмеялись смущенным смехом.

Потом его мать ответила одним из тех домашних советов, которые так любят китайцы их лет. Мелисса перевела это как: