Аннелизе не хотела рассказывать тете об Эдварде вовсе не потому, что опасалась за ее здоровье. Она боялась увидеть жалость в глазах Лили. Больше всего на свете Аннелизе ненавидела, когда ее жалели.

Она допила вино и принялась писать. Ей хотелось выплеснуть свою боль. Поговорить ей было не с кем, но ведь у нее оставались подруги вязальщицы, а в эту минуту Аннелизе как никогда нуждалась в утешении.

Извините, что взваливаю на вас свои заботы, но я сейчас совершенно одна, а мне так нужно с кем-нибудь поделиться. Представляете, сегодня меня бросил муж. Не буду утомлять вас подробностями, просто, придя домой, я обнаружила мужа на кухне вместе с моей лучшей подругой. Они разговаривали, но я как-то сразу все поняла. Оказалось, их связь длится уже давно. Он ушел к ней. Я не знаю, что делать, не знаю, что думать. Я еще никому ничего не говорила. У нас есть дочь, но она слишком чувствительна и ранима. Немного не от мира сего.

Самое страшное — сознавать, что я совершенно его не знала, да и подругу тоже, если на то пошло. У меня такое чувство, будто я умерла. От меня осталась одна пустая оболочка. Наверное, нечто подобное испытываешь, когда вдруг узнаешь, что тот, кого ты любишь, оказался насильником или убийцей. Как я могла ни о чем не догадываться? Неужели вся моя жизнь — сплошная ложь? Выходит, что так. А я и не замечала.

Но как такое возможно? Значит, муж постоянно лгал мне? Лгал, когда мы были близки? Лгал, когда говорил, что любит. Лгал, когда уверял, что я единственная женщина, с кем он чувствует себя счастливым, лгал, что хочет быть только со мной. Я поймала его на лжи, и теперь мне всюду мерещится ложь.

Я поднимаю голову и вижу нашу фотографию на стене. Я смотрю на нее и пытаюсь разглядеть того, другого мужчину, незнакомца, которого не замечала, хотя и жила с ним бок о бок все эти годы. На фотографии мы втроем, с мужем и дочерью (ей там лет десять), на воскресном пикнике. Радостная, безоблачная картинка. Но теперь мне все видится иначе. На снимке отчетливо виден наш старенький автомобиль-универсал, а рядом на траве расстелен безобразный шерстяной коврик из шотландки. Мы с мужем улыбаемся, а Бет танцует — она тогда безумно увлекалась балетом. Прежде я поклялась бы чем угодно, что знаю, о чем он думает: в тот самый день муж был счастлив с нами. А теперь… я уже ни в чем не уверена.

Его поступок заставляет меня бесконечно сомневаться во всем, перебирать все события нашей совместной жизни и придирчиво рассматривать их сквозь увеличительное стекло. Теперь мои воспоминания ничего не стоят, ведь они запросто могут оказаться фальшивыми. А может, и нет, но этого я никогда не узнаю.

Словно вам показывают картинку, где на черном фоне изображена белая ваза, и кто-то вдруг объясняет, что контур вазы образуют два черных лица в профиль. Вы смотрите на профили, и ваза становится лишь белым фоном картинки. Стоит раз увидеть это превращение, и уже невозможно, глядя на рисунок, видеть одну только вазу. Изображение начинает «пульсировать» — вы видите попеременно то вазу, то профили.

Не знаю, как сказать дочери. Ей уже тридцать, она замужем и по идее должна была бы сейчас заботиться обо мне, утешать меня и все такое. Но на самом деле все наоборот. Что бы ни происходило со мной, я должна в первую очередь думать о Бет. Не представляю, как оградить ее от переживаний.

Ну вот и все. Что вы мне посоветуете? Никогда еще мне не было так плохо. Кажется, я схожу с ума.

Аннелизе собиралась было нажать на кнопку «Отправить», но передумала. Вместо этого она одним движением стерла все сообщение. И сразу же перенеслась в прошлое. В ушах раздался сердитый голос матери, раздраженной тем, что Аннелизе заперлась у себя в комнате и не желает выходить: «Думаешь, если ты спрячешься от нас, все само собой разрешится? Как бы не так. Это тебе не поможет».

Может, запертая дверь и не особенно помогала, но за ней Аннелизе становилось легче. Так было всегда. Стоило ли пытаться переломить себя? Не лучше ли следовать инстинктам?

Она заперла дверь и проверила, закрыты ли окна. Обычно это делал Эдвард. Обойти дом перед сном, убедиться, что все в порядке, — мужская работа. Аннелизе стиснула зубы и попыталась отогнать от себя мысли об Эдварде. В конце концов, они лишь двери, она закроет их сама.

Аннелизе методично обошла комнаты, погасив везде свет, медленно поднялась в супружескую спальню. Отныне ей предстоит спать здесь одной.

Она окинула унылым взглядом потолочные балки светлого дерева, в тон половицам, нежно-голубые стены, белую мебель, и два синих хлопковых коврика на полу и белые оконные занавески, собранные в густые складки — слабую защиту от холодного ветра. Ее взгляд скользнул по огромной кровати, застеленной белоснежным стеганым покрывалом, и Аннелизе медленно попятилась. Нет, она не станет спать здесь. Эта постель осквернена, лежать на ее мягких белых подушках — все равно что барахтаться в паутине лжи.

Комната Бет осталась прежней, хотя повзрослевшая девочка давно покинула родительский дом. Бет нравилось, приходя в эту уютную спальню, видеть милые, знакомые с детства вещи: аккуратно разложенные на деревянных полках куклы Барби вместе с их бесчисленными автомобильчиками и шкафчиками для одежды, а рядом стройный ряд любимых книг Энид Блайтон.

Единственная свободная спальня в доме своими размерами напоминала кладовку. В этой маленькой комнатке с белоснежными стенами помещались узкая кровать, побеленный деревянный комод, крышку которого украшала композиция морских раковин, и крошечный ночной столик с единственным ящиком, увенчанный старой медной лампой. За все двадцать лет, прожитых в коттедже, Аннелизе ни разу не ночевала в этой комнатушке. Каморка показалась ей идеальным убежищем. Ничего лучше и не придумаешь.